1.4 Религиозное мышление

После всех изложенных с большей или меньшей полнотой фактов можно и необходимо перейти к некоторым теоретическим обобщениям. Прежде всего обратим внимание на религиозное мышление древних египтян, выраженное как в многочисленных произведениях заупокойной литературы, так и в других религиозных письменных памятниках. Надо подчеркнуть, что все эти источники в подавляющем большинстве выражают взгляды и убеждения если не самого жречества, то, во всяком случае, тесно с ним связанных правящих классов и групп населения. Лишь изредка мы встречаемся в этой огромной массе текстов со взглядами, более или менее явно принадлежащими широким массам непосредственных производителей. Но и в этих редких случаях сказывается сильное влияние идеологии господствующих классов. Таким образом, в основной массе религиозных текстов не только выражены религиозные чувства, но и предпринята попытка как-то осмыслить, упорядочить их, иначе говоря, представлено религиозное мышление.

Историческое развитие страны и народа привело к слиянию ряда племенных территорий и племен и образованию единого государства с более или менее этнически гомогенным, но религиозно разобщенным населением. В централизованном государстве сохранялись религиозные догмы, культы, мифы некогда независимых номов. Политеизм, унаследованный от древнейших времен, стал достоянием религиозного сознания в объединенном Египте. Именно поэтому в Египте не было ни единой церкви, ни религиозной ортодоксии. Отсутствие ортодоксии, единой догмы и единой церкви проявлялось в веротерпимости и относительной свободе религиозных воззрений -- мемфисский бог Пта, гелиопольский бог Ра, как и боги других номов, были, в глазах египтян, более или менее « равноправны». Не могло быть и речи о преследовании или осуждении человека за его приверженность к тому или иному культу. Древняя традиция политеизма была для египтян вполне естественной и закономерной -- об этом недвусмысленно говорят бесчисленные тексты и факты.

Оставаясь в принципе неизменной, система египетского политеизма меняла формы конкретных проявлений в зависимости от исторической обстановки: возвышение того или иного города, естественно, приводило к росту престижа божества этого города. Когда Фивы, например, стали столицей всего Египта и резиденцией фараона, ранее почти безвестный фиванский Амон начал величаться «царем богов», причем под богами подразумевались не только исконные египетские божества, но и божества стран и народов, подчиненных египетской короне. Таким образом, в египетском пантеоне, впрочем не всегда последовательно, соблюдалась известная иерархия.

Египетский политеизм, корни которого -- в древнейшей территориальной раздробленности в области религии, неизбежно порождал синкретизм, о чем вполне определенно свидетельствуют египетские памятники. Как было отмечено выше, бог в каждом номе почитался как верховный, и это обстоятельство являлось предпосылкой синкретизма. Массы населения нома, естественно, не задумывались над тем, может ли существовать одновременно много верховных богов, жречество же пыталось как-то преодолеть это противоречие, найти ему объяснение. Этим мотивируется стремление сопоставить богов разных номов и объединить их одним именем. Так, например, имя Амон-Ра объединяло фиванского бога Амона и гелиопольского бога Ра. Такое слияние двух богов в одно божество было результатом религиозной спекуляции жрецов. Авторитет малоизвестного фиванского бога Амона неизмеримо возрастал благодаря объединению его с богом Ра. Такой опоместический прием сопровождался сближением в плане мифологии и культа. Тот же Амон сопоставлялся с Атумом, Хепри, Ра-Харахти, Мином, Пта, Хнумом, Себеком, Шу, Хапи, Монту.

Вряд ли нужно пояснять, что синкретизм был серьезной брешью в глухой стене, ограждающей политеизм от дальнейшего развития. Это был путь к осознанию, что все боги суть разные проявления одного божества. Иначе говоря, синкретизм медленно расчищал почву для ростков монотеизма. Монотеизм сменяет политеизм не единственным актом, а постепенно. Для становления монотеизма необходима не только подготовленность к его восприятию массового сознания, но и сокрушение политеизма. На последнее в Египте решился только Аменхотеп IV (Эхнатон), намного обогнав свое время.

Одной из форм синкретизма является и объединение богов в триады, или троицы: бог-отец, богиня-мать и бог-сын. Это, конечно, очень древнее, примитивное представление о божествах, связанное с распространением на них земных обычаев, но в истории египетской религии оно сыграло свою роль. Такими троицами были, например, фиванские Амон, Мут и Хонсу, мемфисские Пта, Сехмет и Нефертум, Осирис, Исида и Хор. Последняя троица, как это давно отмечено наукой, оказала влияние на христианскую иконографию: Исида с младенцем Хором на руках является прообразом христианской богородицы с младенцем Иисусом на руках. Божественное семейство символизирует, по сути дела, одно божество, воплощает одну идею.

Египетская теология пошла дальше -- она сумела создать не семейные троицы и увидеть за тремя богами одно божество. Так, например, в Мемфисе сливали в единого бога трех богов -- Пта, Сокара и Осириса. Пта был городским богом Мемфиса и создателем мира, Сокар -- мемфисским богом умерших, Осирис -- общеегипетским богом умерших. Тем не менее в ряде текстов не только времени Нового царства, но и Среднего о всех трех говорится как о едином боге.

Особенно наглядно отождествление трех богов после переворота Эхнатона. Так, в знаменитом лейденском гимне Амону содержатся следующие слова: «Трое (богов. -- М.К.) суть все боги -- Амон, Ра, Пта. Нет у них равных. Невидимый Амон есть Ра лицом и Пта телом». Итак, единый бог в трех лицах. Бог солнца говорит о себе: «Я Хепр утром, Ра в полдень и Атум вечером». Отсюда недалеко до христианской догматики. Подобные примеры можно было бы умножить.

Имеются все основания полагать, что такие политеистические формулировки монотеистического чувства как-то связаны с предшествующими им идеями времени Амарны.

Учение о едином боге в Египте окончательно так и не оформилось. Правда, во время переворота Аменхотепа IV единым богом был провозглашен Атон, однако «культ Атона не выходил за пределы высшего класса, точнее, двора». Переворот Эхнатона был самым ранним официальным провозглашением монотеизма в мировой истории. Но он был преждевременен и потому потерпел неудачу. Несомненно, однако, что уже со времени Среднего царства в египетской религии явно ощутима струя монотеизма.

Другая черта египетского религиозного мышления, на которую до сих пор не обращено серьезного внимания, -- дуализм. Сказание о создании мира и о его дальнейшем существовании содержит ярко подчеркнутый момент дуализма -- борьба демиурга против сил тьмы и хаоса, света против мрака, тепла против холода. Борьба эта не утихает, ибо хаос ежедневно стремится поглотить созданный демиургом мир. Подобного рода дуализм объясняется природными условиями существования египтян. В более поздние времена развитию дуализма способствуют и явления общественной жизни. С идеей дуализма мы сталкиваемся в мифе об Осирисе и Исиде, где преступнику Сетху (позже Сетх становится воплощением всяческого зла -- нечто вроде европейского дьявола) и выступающему с ним заодно сонму врагов противостоит бог-фараон Ра, бог Хор и их помощники. В мифе о Хоре Бехдетском фараону и богам света противостоят «враги»: силы мрака, Сетх, Апопи и пр.

Было бы неправильно полагать, что относительное свободомыслие в древнем Египте выражалось в скептицизме религии вообще. Наука не располагает памятниками, которые могли бы подтвердить это. Некоторые ученые, стремящиеся доказать, что в древнем Египте стихийно возникли зачатки материалистического мировоззрения, ровно ничего не могут привести в пользу такого положения.

В египетском обществе существовала глубокая вера в религиозные идеи традиционного характера, но вместе с тем сравнительно рано появились идеи, вполне определенно выражающие скептическое отношение к укоренившимся представлениям о загробной жизни. Сама жизнь ежедневно подрывала доверие в то, чему учили жрецы. Разрушение гробниц от времени и по другим причинам, уничтожение мумий, пренебрежение обязанностями по отправлению культа умерших, постепенное забвение самих умерших и всего, что с ними связано, вполне естественно заставляли задумываться над проблемами вечной жизни. Становилось очевидным, что между учением о посмертной жизни в гробнице и реальностью лежит непроходимая пропасть. Учение о загробной жизни и построенный на этом учении культ умерших стали объектом глубокого скепсиса, художественно выраженного в так называемой «Песне арфиста», встречающейся в гробницах времен Нового царства. Самая яркая «Песня арфиста» -- из папируса Харрис №500 (скопированная с текста в гробнице одного из фараонов Среднего царства -- Интефа).

Основной мотив ее «я, мы да пьем, ибо завтра умрем», -- это призыв отречься от всепоглощающих и бессмысленных забот о посмертном культе и обратиться к земным утехам. Особенного внимания достойны следующие моменты: «Никто не вернулся оттуда рассказать о том, как они живут там и в чем нуждаются»; «Отдавайся своим желаниям, пока ты жив, умножай свои удовольствия, и не поддавайся унынию»; «Никто не может взять свое имущество с собой, никто из ушедших не вернулся обратно». Серия вариантов « Песни арфиста» из ряда гробниц свидетельствует о том, что сложилось вполне определенное умонастроение потерявших веру в традиционное учение о жизни за гробом. Это был скепсис не в отношении религии в целом, а лишь в отношении культа мертвых. Первые его проявления относятся ко времени Среднего царства.