Общественные настроения в духовных семинариях России накануне и в годы первой российской революции

курсовая работа

1.1 Кризисные явления в Православной церкви накануне революции 1905-1907 гг.

Прежде, чем приступать непосредственно к духовным школам, следует несколько осветить состояние Церкви в первые годы ХХ века. Ведь именно с ней, в первую очередь, были связаны все мысли будущих церковнослужителей.

В своей работе «Православная церковь в борьбе с революцией 1905-1907 гг.» П. Н. Зырянов приводит такую статистику: «В 1905 г. в России действовало 48375 православных церквей. Численность белого духовенства (протоиереев, священников, диаконов и псаломщиков) составляла 103437 человек».

Что касается монастырей, то их в 1905 г. в России насчитывалось 267 мужских и 208 женских. Численность черного духовенства (монахов и монахинь) составляла 20199 человек.

«В системе «ведомства православного исповедания»», - продолжает Зырянов, - «действовала целая сеть высших, средних и начальных учебных заведений, в том числе 4 духовные академии, 57 семинарий (19348 учащихся), 184 мужских духовных училища». Помимо этого, в ведомство Синода входила сеть массовых начальных школ, которая складывалась из школ грамоты, церковноприходских и учительских школ. Последние должны были готовить кадры «недорогих учителей» преимущественно из местного крестьянского населения. Тем самым создавалась как бы замкнутая цепь народных начальных школ, без привлечения «третьего элемента» (бессословной сельской интеллигенции). В 1905 г. числилось 25478 одних только церковноприходских школ.

Церковь располагала мощной полиграфической и издательской базой. Официальный орган Синода «Церковные ведомости», рассылавшийся во все приходы, имел значительный по тому времени тираж 42 - 46,5 тыс. экземпляров. Издавались также местные «епархиальные ведомости». Книги и периодические издания выпускали духовные академии и некоторые крупные монастыри (Александро-Невская, Троице-Сергиева и Почаевская лавры).

Однако господствующая Церковь, с ее многочисленным и многонациональным духовенством, иерархией, академиями, семинариями, училищами и школами, только с первого взгляда казалась стройной, единой и сильной организацией. В действительности Церковь все более и более обнаруживала свою внутреннюю слабость. При этом все звенья церковной организации ?каждое в отдельности и все вместе ? все менее справлялись с задачей объединения верующих.

Высшая церковная иерархия (митрополиты, архиепископы и епископы) в начале XX в. вела такой же обеспеченный образ жизни, как и верхи господствующих классов. Как вспоминал митрополит Евлогий, по случаю своей хиротонии (посвящения в епископский сан) он устроил обед на 80 персон. Архиерейские покои на время обеда превратились в настоящий ресторан, а виновнику торжества залили ликером новую рясу. Избранный во II Думу, митрополит выехал в Петербург в отдельном салон-вагоне.

Характерный, по мнению Зырянова, случай упоминается в Церковном вестнике за 1906 г. В 1899 г. на юбилей киевского митрополита Иоанникия съехалось свыше 20 архиереев. Отслужив молебен, они собрались на трапезу, в ходе которой, как вспоминал очевидец этих событий, владыка Антоний, не было высказано «ни одной живой мысли, ни одного горячего слова о положении Церкви, упадке веры». Зато рассказчик, самый молодой из собравшихся, «был поражен, с какою опытностью и знанием дела велись рассуждения о курсе железнодорожных облигаций, о наиболее верном помещении капиталов»(9, 30).

По словам Зырянова, архиереи были далеки не только от своей паствы, но и от рядовых священников: «открыто сомкнувшись с верхами господствующих классов, проникшись их корыстными интересами, забыв о «посреднической», «примирительной» миссии церкви, они заботились лишь о сохранении своей власти и увеличении доходов. Они имели власть и широко ее использовали, но, как правило, не имели нравственного авторитета среди местного населения»(9, 30).

Церковная иерархия выходила из черного духовенства, сосредоточенного в основном по монастырям, которые, как правило, располагали весьма обширными земельными угодьями. Некоторые монастыри были настоящими латифундистами. Соловецкий монастырь располагал земельными угодьями в 66 тыс. дес., Александро-Невская лавра имела 13090 дес., Темниковская Саратовская мужская пустынь (Тамбовская губ.) - 24 тыс., Троице-Сергиева лавра - 2068 дес.

Монастырская земля обычно обрабатывалась наемным трудом или отдавалась в аренду большими и малыми участками. По данным на 1887 г., площадь сдававшейся в аренду монастырской земли составляла 63,6 тыс. дес., т. е. 8,5% ее общей площади в Европейской России. Начавшийся в последней четверти XIX в. мировой сельскохозяйственный кризис взвинтил арендные цены. Выросли и соответствующие доходы монастырей. Так, в 1905 г. Троице-Сергиева пустынь (Петербургской губернии) только за сдачу части своей земли в аренду (из общего надела в 269 дес.) имела доход 5400 руб. Монастыри являлись также крупными лесоторговцами и домовладельцами. В 1905 г. Троицкий Зеленецкий монастырь от продажи дров и бревен выручил 12793 руб. Свято-Троицкий Творожковский женский монастырь от эксплуатации жилого дома в Петербурге получал доход 2 тыс. руб.

Благотворительность, занимавшая видное место в официальной доктрине Церкви, в практике монастырей отодвигалась на второй план. В 1905 г. при монастырях состояло 176 больниц на 1715 мест (9, 32). Лишь меньшинство монастырей содержало больницы, в каждой из которых в среднем лечилось всего 9 человек. В 1905 г. Государственный Совет при обсуждении вопроса об обеспечении семейств погибших на войне с Японией солдат и офицеров выразил надежду, что в этом деле примут живое участие православные монастыри, «располагающие достаточными, скопившимися от народных приношений средствами». Соответствующий циркуляр за подписью Победоносцева был разослан по всем епархиям (9, 32). Монастыри крайне сдержанно откликнулись на призыв обер-прокурора. Троице-Сергиева лавра согласилась разместить у себя детский приют на 30 мест и выплачивать ежегодно в течение 10 лет по 2 тыс. руб. в фонд помощи осиротевшим. Почаевская лавра ограничилась обещанием устроить детский приют на 10 человек. Александро-Невская лавра не прислала ответа. Пожертвования других монастырей тоже не были чрезмерно щедрыми. В Московской епархии Вознесенская Давидова пустынь брала на воспитание 15 мальчиков, Николо-Угрешский монастырь - 10 мальчиков, Саввино-Сторожевский монастырь - 5 сирот, Троицкий Александро-Невский - 3 девочки и т. д. Волоколамский Иосифов монастырь обязался выплачивать по 1 тыс. руб. в течение 10 лет, Николаевская Берлюковская пустынь - по 200 руб. в течение 5 лет, Дмитровский Борисоглебский монастырь - по 15 руб. в год. Борисоглебский Аносин монастырь выразил готовность оплачивать «кровать одного стипендиата» в каком-либо другом монастыре. Коломенские Новоголутвин и Бобренев монастыри ответили, что они не имеют «никакой возможности» принять участие в этом «святом деле». Владимирский архиерей не ответил на циркуляр. Епископ имеретинский заявил, что в его епархии монастыри «влачат крайне бедную жизнь» (9, 33). Эти монастыри не желали оказать даже символическую помощь жертвам войны.

По своему экономическому строю монастырское хозяйство было однородно с помещичьим хозяйством, претерпевавшим медленный и затяжной процесс капиталистической эволюции. В политическом отношении монашествующие были самой реакционной частью духовенства. Вместе с тем именно монастыри наиболее ярко отражали кризис церковной организации. «Стремление к накопительству, потребительское отношение к верующим как источнику «доброхотных даяний», черствое отношение к народным бедствиям - все это характерные черты «богатой церкви», утратившей внутреннюю силу и стоявшей перед лицом кризиса», - пишет Зырянов (9, 33).

Наиболее зажиточной частью белого духовенства было городское. Для примера можно привести данные о доходах петербургского духовенства. Настоятель кафедрального Исаакиевского собора получал от занимаемой должности годовой доход 3300 руб., протоиерей того же собора - 3200 руб., столько же - третий священник, а четвертый - 2200 руб. Но это были не самые высокие доходы. Протоиерей университетской церкви получал 4860 руб. в год, а настоятель Казанского собора - 5700 руб.

По уровню доходов городское белое духовенство в целом примерно соответствовало буржуазной цензовой интеллигенции. Достаточно сказать, что ординарный профессор получал штатный оклад 3 тыс. руб. в год, доцент --1,2 тыс., средний адвокат имел заработок от 2 тыс. до 5 тыс. руб. в год. Для сравнения можно указать, что средняя годовая заработная плата петербургского рабочего в 1904 г. составляла 366 руб. Подобный разрыв в уровне жизни «пастырей» и их паствы, по мнению Зырянова, являлся самым первым препятствием к выполнению Церковью ее «посреднических» функций.

По словам Зырянова, равнодушно относящаяся к народным бедствиям Церковь не прилагала больших усилий к сглаживанию и притуплению социальных противоречий, все более обострявшихся в условиях капитализма. Это приводило к тому, что в Церкви разочаровывались как бедные, так и богатые. Налицо было продолжение и развитие кризисных явлений в церковной организации.

Фактическое смыкание городского духовенства с буржуазной цензовой интеллигенцией (особенно это касалось профессорско-преподавательского корпуса духовных академий и семинарий) наложило свой отпечаток на его поведение во время революционных событий 1905-1907 гг. Представители городского духовенства почти полностью отсутствовали в рядах демократического движения. Зато именно среди городского духовенства получили хождение идеи «обновления» Церкви, созвучные идеям либерально-буржуазной интеллигенции и отражавшие стремление определенных кругов духовенства выйти из переживаемого Церковью кризиса. В начале 1905 г. Ленин отмечал, что «наличность либерального, реформаторского движения среди некоторой части молодого русского духовенства не подлежит сомнению» (9, 35). Стоит отметить, что значение обновленческого раскола для Русской Православной Церкви велико. Безусловно, он имел негативные последствия, поскольку способствовал ослаблению церковного единства, возможности противостоять атеистической политике государства, подрывал авторитет духовенства среди верующих. Однако создание обновленческих структур имело и позитивные следствия, так как обновленцы первыми выстроили взаимоотношения с советской властью, в какой-то мере стали буфером в борьбе между консервативным крылом Церкви и богоборческим государством. Кроме того, обновленческий раскол послужил оздоровлению Церкви, так как в обновленчество перешли наиболее морально нестойкие её деятели [3].

Сельское духовенство стояло ближе к своей пастве, нежели городское. Этим обстоятельством, а также меньшей общей развитостью крестьянского населения объясняется тот факт, что сельское духовенство по сравнению с городским пользовалось большим влиянием на прихожан. Именно на селе еще имела некоторый отзвук традиционная патриархально-монархическая проповедь с церковного амвона. Близостью к крестьянскому населению объясняется вовлечение некоторых священников в период революции в общий поток крестьянского движения. Зырянов также подчеркивает, что сельский священник, по уровню доходов близкий к богатому крестьянству, по мере расслоения деревни все более отдалялся от основной массы прихожан.

Значительные различия в правовом и имущественном положении отдельных разрядов духовенства не могли не порождать на первых порах скрытых, а затем и открытых противоречий в самой духовной среде. Наиболее сильные противоречия накапливались между черным и белым духовенством. В свою очередь внутри белого духовенства существовали противоречия между священнослужителями и низшим клиром. Традиционная структура Православной Церкви начинала испытывать дезинтеграционные процессы, что являлось одним из проявлений ее кризиса в условиях капитализма.

Однако в то же время в церкви продолжали действовать и сильные интеграционные факторы. По мнению Зырянова, все духовенство - белое и черное, сельское и городское - объединялось тем, что подавляющая часть его доходов зависела от занимаемой должности, т. е. от принадлежности к церковной организации. Священнослужитель мог исполнять свои профессиональные действия, лишь находясь в рядах этой организации. Между тем Православная церковь являлась в известном смысле частью государственной машины самодержавия. Именно поэтому в 1905 - 1907 гг. духовенство в своей основной массе выступило на стороне самодержавия, именно этим Зырянов объясняет его особую контрреволюционность.

Союз Церкви с самодержавием, уход её от жгучих социально-экономических вопросов, тесное смыкание духовенства с верхами общества - все это порождало кризис господствующей Церкви. Причины этого кризиса заключались в глубоком несоответствии социально-политических установок Церкви и её внутреннего устройства сложившимся в стране капиталистическим отношениям. Результатом этих процессов стало усиление религиозного индифферентизма.

Отход от Церкви народных масс, ослабление ее интегративной функции особенно ощутимо проявлялись в крупных городах. Социальные контрасты города разрушали проповедуемые Церковью представления о единении всех верующих, толкали рабочих на путь классовой борьбы. Как вспоминал Н.П. Розанов, «насмешкою звучали обращения священников к собравшимся в церкви людям - «братия», «возлюбленные братия»: братьев никаких не было, а были разные классы общества, которые даже и места для стояния в церкви имели разные» (9, 39).

Патриархальная набожность крестьянина у передовых рабочих сменялась религиозным индифферентизмом и даже атеизмом. Громадную роль в развитии этого процесса сыграло распространение в рабочей среде идей социализма, связанное с пропагандой первых марксистских кружков.

Гораздо медленнее и незаметнее отход от Церкви совершался в деревне. Еще в 1904 г. многим архиереям казалось, что «благочестие паствы» не внушает опасений (9, 39). Так считал, в частности, орловский епископ Кирион, в чьей епархии менее чем через год развернулось мощное аграрное движение. Следовательно, и в деревне благополучие было мнимым, и в деревне духовенству не удалось исполнить свою главную задачу - притупить остроту классовых противоречий, объединить «в одну семью» помещиков и крестьян. Более того, владея значительными земельными угодьями, приобщаясь к помещичьим по своей сути источникам доходов, защищая социальный и политический статус-кво, Церковь объективно смыкалась с классом помещиков. Поэтому в крестьянском движении против помещиков и самодержавия неизбежно должны были проявиться и антиклерикальные тенденции.

Одним из косвенных свидетельств начавшегося еще до революции 1905--1907 гг. отхода крестьян от господствующей церкви является усиленное распространение сектантских учений в пореформенной русской деревне.

Следует вместе с тем учитывать медленность и сложность процесса отхода от Церкви народных масс. Объективные причины, обусловливавшие такой отход, отнюдь не автоматически, не сразу реализовывались в народном сознании. Даже находясь в условиях глубокого кризиса, Церковь еще сохраняла большую притягательную силу. Отход от Церкви совершался медленно и сложно, не всегда осознанно. Накануне 1905 г. Церковь еще располагала определенным влиянием на народ и являлась серьезной политической силой.

Влияние это было далеко не абсолютным, о чем свидетельствовал уже сам факт начала первой русской революции. Но только в условиях революции могла наглядно выявиться подлинная роль служителей господствующей религии, именно революция могла значительно ускорить отход от Церкви широких народных масс.

Делись добром ;)