Марксизм и Россия

Появившееся в Западной Европе в середине XIXв. учение Маркса было ответом на собственный кризис западноевропейской культуры, обнаружившей к этому времени тенденцию к дегуманизации, что в пределе означало утрату основополагающих ценностей раннего европейского рационализма. Маркс решает двойную задачу: во-первых он предпринимает научный анализ современной ему духовной действительности, во-вторых, исходя из результатов этого анализа, по-новому определяет перспективу исторического развития человечества. Отсюда двойственность марксистского учения, на которую обращает внимание Бердяев и которую расценивает как проявление непоследовательности марксизма, усматривая в ней его противоречивость. С одной стороны, марксизм выступает как научная теория, концептуальную основу которой составляет учение об объективности развития экономики и о ее тотальной определяющей роли во всей системе духовной деятельности людей. Сама экономическая сфера, будучи объективной, поддается строгому научному исследованию, что Маркс и делает применительно, прежде всего, к буржуазной экономической формации. Открытие экономических законов позволяет с научной точностью как реконструировать и объяснить историческое прошлое человечества, так и прогнозировать его будущее. Открытый Марксом основной экономический закон, лежащий в основе исторического процесса, может быть кратко резюмирован следующим образом: с самых ранних ступеней человеческой истории развитие производительных сил общества происходит так, что рано или поздно оно вступает в противоречие с теми общественными производственными отношениями, в рамках которых осуществляется материальное производство, они перестают стимулировать развитие производства, превращаясь в его тормоз, и, таким образом, назревает объективная необходимость смены этих отношений; поскольку экономика определяет и общественную структуру, и ситуацию в культуре, то смена производственных отношений влечет за собой лавинообразные изменения в этих областях духа – в своей совокупности этот процесс представляет собой социальную революцию; наступившая новая эпоха повторяет в своем развитии ту же закономерность. Вся человеческая история, таким образом, выстраивается в стройную последовательность сменяющих друг друга эпох, которые Маркс назвал общественно-экономическими формациями, имея в виду то обстоятельство, что качественно определяющим фактором каждой такой эпохи является особая экономическая система – способ производства. На протяжении всей своей истории человечество прошло четыре такие формации – первобытную, рабовладельческую, феодальную и современную Марксу капиталистическую. Особенность европейской ситуации второй половиныXIXв. Маркс видит в том, что капиталистическая формация, пройдя пик своего развития, вступила в полосу экономического кризиса, разрешение которого неизбежно будет означать социальную революцию и начало новой – коммунистической – эпохи в человеческой истории. Однако коммунизм для Маркса не является общественно-экономической формацией в собственном смысле слова, поскольку на этом этапе человеческой истории экономика утрачивает свою детерминирующую роль. Это эпохальное изменение происходит благодаря развитию капитализма, экономика которого поднимает качественный уровень производительных сил настолько, что они позволяют человечеству вырваться из материального рабства, сделать производство почти естественной предпосылкой своего бытия. Тем самым перед человечеством открывается перспектива истинной свободы, безграничного духовного совершенствования в культурном творчестве. Противоречие капиталистической формации как раз и состоит в том, что, создавая экономические предпосылки свободы, она, будучи сама детерминирована экономикой, не может создать общественную систему, где эта свобода находила бы свою полную реализацию, выступала бы как цель. Коммунистическая революция, по Марксу, призвана навсегда упразднить экономический детерминизм в человеческой истории, осуществить скачок из царства необходимости в царство свободы. Экономика, таким образом, не является абсолютной основой и двигателем развития человечества; период ее господства Маркс называет предысторией человечества, коммунизм же означает начало собственно человеческой истории, соответствующей по своим целям сущности человеческого бытия.

Бердяев неверно полагает, что в соединении экономического принципа понимания истории и собственно коммунистического учения Маркса проявляется непоследовательность марксизма. Противоречив не марксизм, противоречива сама история, точнее предыстория, в которой человечество вынужденно пребывает в раздвоении своей сущности на материю и дух, которое при капитализме приобретает форму крайнего отчуждения, противостояния человека произведенному им же продукту, воплощающего его собственные сущностные силы в тем большей степени, чем более развито материальное производство. Коммунизм означает снятие отчуждения и обретение человеком своей сущностной целостности. Марксизм есть учение о снятии этого отчуждения и, следовательно, преодолении главного противоречия всей предшествующей человеческой истории. Научность и гуманизм в марксизме, таким образом, не противостоят друг другу, напротив, Маркс строит теорию, научно обосновывающую принципы гуманизма, наполняющую их вполне конкретным историческим содержанием.

Соотнося свое учение с современной ему исторической действительностью, Маркс указывает и на ту социальную силу, которая по самому своему положению в обществе может и должна решить основное противоречие капитализма, выступив в авангарде человечества на его пути к исторической свободе. Это – пролетариат. Среди всех сословий и общественных групп именно пролетариат, по своему способу жизнедеятельности, концентрирует в себе главные противоречия капиталистической формации: с одной стороны, он является в полной мере ее продуктом и социальной основой, воплощает все достижения капитализма и в своей деятельности развивает его, с другой – это единственный общественный класс, который совершенно не заинтересован в сохранении капиталистической системы, поскольку в наибольшей мере испытывает на себе ее разрушающее, дегуманизирующее воздействие. Буржуазная формация, таким образом, не только с необходимостью порождает внутри себя глобальный экономический кризис и тем самым делает революцию неизбежной, но и сама создает и укрепляет социальную силу, призванную стать ее историческим могильщиком.

Итак, марксизм есть учение, которое одновременно выступает и как научная социальная теория, и как программа революционной деятельности. В своих идеях Маркс видел не только воплощение истины, но и реальную силу, способную изменить мир. И это делало марксистское учение необыкновенно привлекательным для революционно настроенных общественных групп. Для российской действительности марксизм обладал тем преимуществом, что позволял преодолеть главный недостаток предшествующего революционного социализма, а именно – отсутствие у него широкой социальной базы; одновременно учение Маркса, несмотря на его западное происхождение, оказалось достаточно универсальным для того, чтобы национальные традиции отечественной культуры нашли в нем свое отражение. Однако для этого сам марксизм должен был претерпеть существенную модификацию, что и было предпринято идеологами большевистского крыла российского марксизма, прежде всего – Лениным. В официальной советской идеологической доктрине все изменения и дополнения, внесенные в учение Маркса, были представлены как его «творческое развитие». Однако Бердяев обосновывает мысль о том, что российская трансформация марксизма принципиально изменила его сущность, хотя и признает, что в аутентичном виде марксизм был бы не применим на отечественной исторической почве.

Главное достоинство марксистской коммунистической теории, сравнительно с предшествующими социалистическими европейскими учениями, заключалось в ее научности. Как совершенно справедливо указывает Бердяев, это поразило русских революционеров, ведь вся революционность XIXв. держалась на страсти, иногда доведенной до фанатизма, или мечтательности, а потому была по сути своей утопична и беспочвенна. Теперь же перед революционно настроенной интеллигенцией открывалась реальная историческая перспектива. Однако научность марксизма таила в себе и опасность для российского революционного движения. Последовательное применение принципов марксизма к российской исторической ситуации с необходимостью влекло за собой вывод об актуальной неготовности России к революции. Основанием для такого заключения были, главным образом, два взаимосвязанных обстоятельства: в концеXIXв. в России только начинал развиваться капитализм, он имел собственную историческую перспективу и говорить о его предреволюционном кризисе было явно преждевременно; социальная структура российского общества также не соответствовала марксистским требованиям – пролетариат представлял в ней относительно немногочисленный слой народонаселения, находящийся к тому же на очень низком уровне культурного развития и не способный, в силу этого, к массовому усвоению научных социалистических идей. Приложение принципов «классического марксизма» к России не означало отрицания возможности осуществления социалистической революции в нашей стране, но отодвигало ее в отдаленное будущее. Радикально настроенное сплотившееся вокруг Ленина крыло последователей марксизма не могло согласиться с таким прочтением Маркса. Большевики предложили свой – «русский» – вариант марксизма.

Бердяев утверждает, что «русский марксизм» порывает с научностью и превращает коммунистическую теорию в подобие религиозной идеологии. Этому, по его мнению, способствует как двойственность самого марксизма, так и противоречивый характер русской культуры. Происходит неожиданный синтез религиозной мессианской идеологии, со времени Московского царства укоренившейся в русском национальном сознании, и западного по своим идейным истокам коммунистического учения Маркса. Россия, наконец, обретает свое историческое предназначение, которое так мучительно искала в течение нескольких веков и о котором пророчествовали ее лучшие умы: она становится в авангарде человечества, она делает то, что не смог сделать Запад – осуществляет коммунистическую идею. Отход от научности означал одновременно и отказ от строгого рационализма, подмену мысли революционной страстью и верой, но и в этом большевики опирались на традиции старой русской революционности. Сам тип русской души с ее страстностью, аскетизмом, фанатизмом и пр. и пр. оказался, на взгляд Бердяева, как нельзя более соответствующим тому характеру российской коммунистической революции, какой ей придали марксисты-большевики.

В «русском марксизме» Бердяев усматривает не просто изменение, но недопустимое извращение истинного марксизма и дает ему в целом негативную оценку. Однако, безусловно имея основания для критики, он во многом не прав. Бердяев заблуждается, обвиняя большевиков в отступлении от научности. Ленин прекрасно понимал неосуществимость коммунистической революции на исторической почве отсталой в экономическом отношении России, но он никогда не решал эту проблему, отмахнувшись от фундаментальных принципов марксизма. Коммунистическая революция для него не одноактный социальный взрыв, а длительный процесс преобразования экономической, политической, классовой структуры общества, создания новой культуры, наконец. Ленин скорее стремился к большей научности, чем этого требовал «классический марксизм». Его замысел включал не только теоретическое преобразование марксистского учения, но и социальное моделирование. Мужицкая Россия не имела развитого и многочисленного пролетариата – значит, надо осуществить пролетаризацию крестьянства с тем, чтобы сделать его реальным субъектом коммунистического строительства. Промышленное производство в России отстает от общемирового – значит, надо провести индустриализацию, качественно изменить производительные силы, поднять их до мирового уровня. Русский народ имеет отсталый, давно превзойденный Европой тип культуры – значит, надо совершить культурную революцию.

Большевики не хотели ждать, когда история произойдет сама собой, и были в этом правы. Эта правота была доказана историей XXв., в котором созданное в результате революции новое Российское государство – Союз Советских Социалистических Республик – стало определяющим фактором мирового развития.