logo
Uch_pos

Понятие трагедии

дейно-художественный анализ трагедии «Антигона», как впрочем и любого другого произведения этого жанра, невозможно без понимания категории «трагическое». Понятие трагедии выходит за пределы литературы и имеет не только узко эстетический, но и всеобщий, философский, смысл2.

Прежде всего, надо понимать, что трагедия может иметь место только в сфере человеческого бытия; природа не знает трагедий, в ней могут случаться различного рода разрушительные катаклизмы, но если их последствия и оцениваются как трагические, то эта характеристика имеет смысл лишь в той мере, в какой они проявляются как события в жизни людей. Трагедия всегда сопряжена с определенной коллизией в человеческих отношениях, вырастает из конфликтной ситуации, но это конфликт особого рода. Трагическое характеризует неразрешимый конфликт, который для вовлеченных в него участников всегда завершается утратой каких-то существенных жизненных ценностей, сопоставимых с самой жизнью, или даже личной гибелью. Однако трагическое не тождественно жизненной катастрофе, как не тождественно оно и ужасу, переживаемому человеком, ввергнутым в катастрофические события. События в жизни человека вообще могут быть страшны, ужасны, иметь катастрофический характер; так, страшна болезнь, ужасна смерть, катастрофичны последствия, вызванные стихийными бедствиями. Однако, в отличие от всевозможных бед, преследующих человека, трагическое не порождается внешними причинами или слепой необходимостью. Когда человек становится жертвой стечения обстоятельств или действия слепых законов природы, случившееся переживается как несчастье, вызывает сочувствие, но не трагично. В конце концов, каждый человек смертен, и он знает об этом, живет с этим и не воспринимает жизнь, а вместе с ней и смерть, как трагедию. Смерть лишь одно из проявлений жизни – таков закон природы. Трагические конфликты возникают тогда, когда человек терпит крах в своих истинно человеческих проявлениях, утверждая себя как свободное разумное существо. Духовное бытие людей – вот единственная арена, на которой разыгрываются трагедии. Трагическое имманентно1духу и выражает всеобщие закономерности его существования.

Дух – творческое начало, но, развиваясь в культуре, он неизбежно должен приходить в противоречие сам с собой, отрицать себя. В этом – истоки трагического. Легче всего представить трагедию как столкновение добра и зла (ведь зло тоже порождение человеческой духовности), но это – сюжет для нравоучительных повествований, в конце которых добро неизменно торжествует над поверженным злом. Иначе в трагедии. Разворачивающаяся в ней коллизия всегда возникает при столкновении сторон, каждая из которых в определенном отношении отстаивает истинные принципы. Каждая из сторон по-своему права, но каждая из них в отдельности представляет именно одну сторону истины, полагая при этом, однако, исключительность своей правоты. Отсюда и невозможность примирения, разумного разрешения конфликта. Трагедия возникает там, где разум обнаруживает свое собственное бессилие. Поэтому в произведениях трагического жанра мы всегда сталкиваемся с буйством страстей, нередко перерастающих в откровенное безумие.

Почему возникновение и расцвет трагедии связан с культурой Греции? Почему Древний Восток, при всей своей мудрости и таинственности, не знает трагического? Трагическое всегда есть следствие человеческой свободы, до действительного осознания которой древневосточная культура не поднялась, в лучшем случае открывая человеку перспективу безличного духовного инобытия2. Грек, напротив, осознавал свободу как неотъемлемое условие своего бытия настолько, что человек, утративший свободу, утрачивал и статус человека в глазах других людей и общества3. Если восточная культура по преимуществу воспринимает мир вне зависимости от человеческого присутствия в нем, то греческое сознание уже в образах своих мифологических героев поставило человека в активное отношение к миру как силу, которая под покровительством богов упорядочивает мир, вносит в него красоту. Созидание порядка, творчество прекрасного – высшее назначение человека в его земной жизни. На почве Греции дух впервые обретает основу в человеческой душе, раскрывая себя в творческой деятельности свободного человека. Но эстетизированная греческая культура отождествляет разумный порядок мира и красоту, внося тем самым чувственный элемент в его (миропорядка) восприятие. Однако всякая чувственность субъективна, а поскольку красота и истина для греческого сознания выступают нераздельно, то субъективное восприятие, отражающее действительную истину (это важно понимать), но деформированную (не в смысле ложности, а в смысле утраты целостности, урезанности) особенным видением данного субъекта, незаслуженно возвышается и приобретает в глазах человека статус неоспоримой ценности. Носитель такой «истины» будет ожесточенно отстаивать свою правоту, ибо она, в его понимании, выражает меру его человеческого достоинства, и здесь невозможны компромиссы. Отсюда гипертрофированная, с позиции современной культуры, увлеченность греков различного рода состязаниями – агонистика. Здесь же и корень трагического мировосприятия греческого народа. В агоне побеждает один, тот, кому отдадут предпочтение судьи; в трагедии нет ни победителей, ни судей, есть только самоиспепеляющая борьба человека против… кого? – как оказывается в финале, всегда против самого себя. Но борьба без победителя не имеет смысла. В чем же тогда величие трагедии? Почему зрители переживают катарсис1? На самом деле в трагедии есть победитель. Для греков – это великое неизвестное, наполняющее их души трепетом и восторгом, великий, но никому не ведомый смысл, торжествующий над прекрасным, но несовершенным миром людей и богов – Рок, непостижимый и всевластный. Поэтому сущность трагедии нередко видят именно в столкновении человека с Роком, борьбе по сути своей неравной и бессмысленной, исход которой заведомо предрешен. Такое понимание, однако, превращает трагическое в апофеоз безрассудства. На самом же деле в торжествующем Роке греки гениально прозревали истинное величие трагического – неуклонное движение человеческого духа к истине, которую он обретает только в борьбе с самим собой, только побеждая самого себя и жертвуя собой.

Интересно, что не только Древний Восток не знал трагического, но и христианское Средневековье, во многих отношениях наследующее духовный багаж Античности, не включило трагедию в свое культурное достояние. Религиозная культура снимает трагическое в Боге, воплощая в нем высшее состояние духа, который, в отличие от античной культуры, открывается человеку в божественном слове и всеобщей любви. Истина, добро и красота не противоречат друг другу, но находят свой высший синтез, абсолютное единство в божественном разуме.

Новое время восстанавливает разум человека в его автономных правах. И возрождает интерес к трагическому. Открывая безграничные возможности человеческого разума, культура вместе с тем открывает и его бесконечную неудовлетворенность собой, вечное преодоление которой составляет суть духовного бытия. Важно, что в рационалистической культуре трагическое осваивается не только в эстетическом творчестве (например, в трагедиях Шекспира), но становится предметом серьезной философской рефлексии (в произведениях Гёте, Гегеля, Ницше и др.).