3. Символы веры

Троическая драма спасения — именно драма, а не интеллек­туальное ее понятие — развернулась на мировых подмостках на заре нового зона, и никто не осознавал, что это новая версия чего-то такого, что уже было в прошлом. Оставив в стороне так называемые ветхозаветные предображения Троицы, мы и Новом завете не найдем ни одного места, где та выражалась бы интел­лектуально постижимым образом. Можно доказать, что так называемая Comma Joanneum, составляющая в этом отношении исключение, является позднейшей интерполяцией неизвестного про­исхождения. В качестве «textus per se dogmaticus» и «revelatum explicitum» текст этот мог бы послужить наиболее веским доказательством наличия понятия Тро­ицы в  Новом Завете.  Речь идет о  1  Ин.  5,  7  [8 в русской  Библии]:  «И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном» (букв, «сходят­ся в одном», т. е. в своем свидетельстве о том, что Христос «пришед водою и кровию»). Стих 7 Вульгаты [и русской Библии] является позднейшей вставкой:  Quoniam tres sunt, qui testimonium dant in caelo: Pater, Verbum et Spiritus Sanctus: ct hi tres unum sunt». Примечательно, что в греческом тексте за тремя существи­тельными среднего рода, pneyma, hydor и haima, следует множественное число мужского рода: hoi treis eis to hen eisin.Скорее, речь тут в основном идет о тройственной формуле благословения, как, например, в конце Второго послания к Коринфянам: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святаго Духа со всеми вами», (2 Кор. 13, 13. К этой же категории относится крещальная формула: «Во имя Отца, Сына и Святаго Духа». Подлинность этого места ставится под сомнение. Представляется, что первоначально крестили только во имя Иисуса Христа. Кре­щальная формула не встречается у Марка и Луки. Ср. Krueger, Das Dogma von der Dreieinigkeit und Gottmenschheit in seiner geschichtlichen Entwicklung, p. 11). или в начале Первого послания Пе­тра: «...по предведению Бога Отца, при освящении от Духа, к послушанию и окроплению Кровию Иисуса Христа». Нечто похожее имеется и в послании Иуды, 20—21. Другим местом, приводимым в доказательство наличия понятия Троицы в Но-ном Завете, выступает 1 Кор. 12, 4-6, но здесь, как и в Еф. 4, 4-6, мы находим лишь эмфатическое заверение в том, что Дух един, а это, скорее, могло бы означать некий защитный жест, оберегающий от приступов политеизма или полидемонизма, не­жели подчеркнутое утверждение Триединства. Триадические фор­мулы были в ходу и в послеапостольское время; так, например, и первом послании Климента 46, б75 говорится: «Имеем мы еди­ного Бога, единого Христа и единого Духа». Епифаний сообща­ет даже, будто Христос поучал своих учеников, «что Сам Он есть Отец, Сам Он есть Сын, Сам Он есть Святый Дух» (hos aytoy deloyntos tois  mathetais ton  ayton einai  Patera,  ton ayton einai Hyion, ton ayton einai hagion Pneyma).

Эту фразу Епифаний взял из апокрифического Евангелия египтян, от которого, к сожалению, сохранились лишь отдель­ные фрагменты. Данная формула важна постольку, поскольку в ней можно распознать зачаток (модалистского) понятия Троицы.

Но суть не в том, что в Новом Завете не обнаруживается никакой троической формулы, а в том, что нам встречаются здесь три фигуры, находящиеся в очевидном взаимодействии: Отец, Сын, порождаемый чрез Святого Духа, и сам Святой Дух. Формулы благословения, торжественные условия и атрибуты издревле обладали магическим тройственным характером (на­пример, Трисвятое). Хотя они и не доказывают ничего в отно­шении Троицы в Новом Завете, они там все-таки присутствуют и, подобно трем божественным Лицам, являются отчетливыми показателями активности архетипа, действующего подспудно и дающего толчок к появлению триадических образований. Это обстоятельство доказывает, что троический архетип уже активи­зирован в Новом Завете, поскольку последующее в значитель­ной мере является результатом предшествующего. Данное поло­жение особенно верно тогда, когда, как и в случае с Троицей, речь идет о воздействии какого-либо бессознательно наличест­вующего содержания или архетипа. В самом деле, как показы­вают обсуждаемые ниже исповедания веры, содержащиеся в но­возаветных текстах намеки на божественную Троицу были с аб­солютной последовательностью снова доведены до омоусии на соборах отцов Церкви — и это было проделано бессознательно, так как о египетской модели, уже достигшей некогда уровня homooysios, отцы Церкви ничего не знали. Такое воздействие [египетской модели] на будущие поколения явилось неизбеж­ным следствием распространенных во времена первоначального христианства троических упований, будучи не чем иным, как амплификацией уже констеллированного архетипа. В той мере, в какой подобные амплификации выказывают себя абсолютно наивными и непредвзятыми, они служат прямым доказательст­вом того, что объектом новозаветных намеков действительно является Триединство, как это и принимается на веру Церковью. Поскольку реально люди не знали, что открылось им столь внезапно в «Сыне Человеческом», но лишь верили имевшимся в наличии толкованиям, то можно сказать, что многовековое по­следействие открывшегося было, собственно, не чем иным, как постепенным развертыванием архетипа в сознании, иначе гово­ря его рецепцией в систему оставшихся от античности понятий­ных возможностей. В этом историческом эхе распознается то, что изначально открылось людям во внезапной вспышке озаре­ния и всецело захватило их, хотя они, со своей стороны, и не могли удовлетворительно понять свершившегося, чтобы суметь ясно его сформулировать. Для развертывания и формулировки «открывшихся» содержаний были необходимы время и дистан­ция. Результаты этой интеллектуальной деятельности отложились в серии тезисов, так называемых догматов, совокупность кото­рых была подытожена в так называемом символе, т. е. испове­дании веры. С точки зрения психологии, подобный Breviarium Fidei по праву носит имя «символа», так как это некое симво­лическое выражение, некий антропоморфный образ, описываю­щий трансцендентный факт, который невозможно ни обосно­вать, ни истолковать рационально, причем слово «трансцендент­ный» используется здесь мной в специальном психологическом смысле.

А. Апостольский символ

Попытки подобного подытоживания, если верить традиции, начались уже в довольно раннее время. Амвросий, например, сообщает, что использовавшееся в Медиоланской церкви испо­ведание веры при обряде крещения восходит к двенадцати апо­столам81. Это Кредо древней Церкви носит название «Апостоль­ского символа». Его употребление засвидетельствовано начиная с IV в., а звучит оно так:

«Верую в Бога Отца Всемогущего, и в Иисуса Христа, Госпо­да нашего, Который родился от Духа Святого и Девы Марии, распят был при Понтии Пилате и погребен, и в третий день воскрес из мертвых, и восшел на небеса и сидит одесную Отца, откуда приидет судить живых и мертвых; и в Духа Святого, в Святую Церковь, отпущение грехов, воскресение плоти».

Это Кредо все еще всецело развертывается на том уровне, которого достигли уже Евангелия и Послания. Налицо три бо­жественные фигуры, не вступающие ни в какое противоречие с единым Богом. Троица присутствует здесь не эксплицитно, но латентно, подобно тому как во Втором послании Климента о предсуществовании Церкви говорится: «Она была налицо духов­но». Уже в самые первые годы христианства считалось очевид­ным, что Христос, в качестве Логоса, является самим Богом (Ин. 1, 1). Павел полагал Христа предсуществующим в божест­венном облике, как это явствует из знаменитого пассажа По­слания к Филиппийцам о «кенозисе» (Флп. 2, 6): «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу» (to einai isa theo = esse se aequalem Deo). В Посланиях есть и такие места, где автор смешивает Христа со Святым Духом или где три Лица берутся за одно, как во Втором послании к Коринфя­нам (2 Кор. 3, 7): «Господь есть Дух...» (ho de kyrios to pneyma estin = Dominus autem Spiritus est). В следующем стихе речь идет о «славе Господней» (doxa kyrioy = gloria Domini), так что, как кажется, наименование «Господь» относится в первую очередь к Христу. Но если мы примем во внимание весь пассаж в целом (стихи 7—18), то выяснится, что слава равным образом относит­ся и к Богу Отцу, откуда явствует, что три ипостаси здесь бес­порядочно смешаны, образуя вместе латентную Троицу.

В. Символ Григория Чудотворца

Итак, несмотря на то что «Апостольский символ» не опреде­ляет Троицу expressis verbis, та все же присутствует «духовно» уже в первые годы христианства, и настаивать, что она была «изобретена лишь много лет спустя», как это частенько делает­ся,— педантизм чистой воды. В этой связи я должен упомянуть о видении Григория Чудотворца (210—270), в котором ему яви­лись Beata Virgo Maria и Святой Иоанн, сообщив символ веры, который Григорий сразу же и записал. Он звучит так:

«Единый Бог, Отец живого Слова, [своей] самодержавной премудрости и силы, [своего] вечного подобия, совершенный Родитель Совершенного, Отец единородного Сына. Господь еди­ный, единственный от единственного, Бог от Бога, образ и по­добие Божества, Слово деятельное, Премудрость всеобъемлющая, содержащая все вещи, Сила, творящая все Творение, истинный Сын истинного Отца, незримый [Сын] незримого [Отца], не­преходящий непреходящего, бессмертный бессмертного, вечно-сущий вечносущего. И единый Дух Святой, от Отца бытие свое получающий и чрез Сына являющийся, Сына подобие, совер­шенное [подобие] совершенного [Отца]. Жизнь и причина жиз­ни, святой Источник, Хорег святости, в котором явился Бог Отец, который надо всем и во всем, и Бог Сын, который все проницает. Совершенная Троица, чья слава, вечность и господ­ство не делится и не дробится».

Это троическое Кредо вскоре завоевало высокий авторитет — и случилось это задолго до засвидетельствованного появления -Апостольского символа», который гораздо менее эксплицитен. Примерно до 238 г. Григорий был учеником Оригена. Ориген (182—251) использовал понятие Троицы в своих сочинениях и размышлял о нем, особенно много внимания уделяя «экономии» (oiconomia: oeconomia или dispositio), т. е. домостроительному управлению или, лучше, правлению Троицы. Он пишет на этот счет:

«Я считаю, что Бог и Отец, содержа все, воздействует на каждое существо, сообщая каждому бытие от Своего собствен­ного бытия, ибо Он есть сущий. Меньше Отца Сын, деятель­ность Которого простирается только на разумные существа (rationabilia: духовность человеческую), ибо Он — второй от Отца. Еще меньше Святой Дух, воздействующий только на свя­тых. Поэтому сила Отца больше силы Сына и Святого Духа, и сила Сына больше силы Святого Духа, и, опять, гораздо выше сила Святого Духа, чем прочих святых».

Природа Святого Духа Оригену не вполне ясна. Так, он го­ворит: «Вот почему — в меру своего понимания — я и выска­зываю мнение, что дух, носившийся над водою,— как это на­писано по отношению к началу творения,— есть именно Свя­той Дух», а чуть выше он пишет: «Однако доселе мы не нашли в Священном Писании ни одного изречения, где Дух Святой назывался бы тварью, чем-то сделанным (factura)...»

С. Никейский символ

Троическая спекуляция давно уже миновала точку своей куль­минации, когда в 325 г. на Никейском соборе был создан но­вый символ веры (так называемый Никейский символ). Звучит он так:

«Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всех вещей видимых и невидимых. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца рожденного, то есть от сущности Отца [происходящего], Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, Единосущного (homooysios) с Отцом, Которым все сотворено, как на небе, так и на земле, Который ради нас лю­дей и ради нашего спасения сошел с небес и воплотился, вочеловечился, пострадал и воскрес в третий день, восшел на небе­са, откуда приидет судить живых и мертвых. И в Духа Святого. Тех же, кто говорит: "Было время, когда его не было", или: "До того, как Он был порожден, Его не было", или: "Был Он сотворен из несущего, или из какой-то иной формы существо­вания (hypostasis), или сущности (oysia)", или утверждают, буд­то Сын Божий есть нечто созданное, или изменяемое, или из­менению подверженное,— всех тех Соборная и Апостольская Церковь предает анафеме».

По-видимому, испанский епископ Осия Кордовский был тем человеком, который предложил императору решающую формули­ровку homooysios to patri. Само слово homooysios не было изо­бретено тогда же: его латинская версия  «unitas substantiae» — встречается уже у Тертуллиана. Понятие омоусии нашло приме­нение и в гностицизме, например в системе валентиниан, о ко­торой сообщает Ириней (140—ок. 200), где Эоны определяются в качестве единосущных со своим творцом Битом88. Никейский символ концентрирует внимание на отношении Отец—Сын, тог­да как Святой Дух в нем едва упоминается.

D. Никео-Цареградский, Афанасьевский и Латеранский символы

Следующая формулировка, составившая так называемый «Ни­кео-Цареградский символ» от 381 г., знаменует существенный прогресс. Символ звучит так:

«Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рож-деннаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес, и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и воче-ловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и стра-давша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым. Егоже Царст­вию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворяща-го, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокло-няема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино креще­ние во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь». [«Верую во единого Бога, Отца Всемо­гущего, Творца неба и земли, всех вещей видимых и невиди­мых. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Еди­нородного, и родившегося от Отца пред всеми веками, Бога от Бога, света от света, Бога истинного от Бога истинного, рож­денного, не сотворенного, Единосущного с Отцом, Которым все сотворено. Который ради нас, людей, и ради нашего спасения сошел с небес и воплотился от Духа Святого и Марии Девы и стал человеком. Распят был за нас при Понтии Пилате, постра­дал и был погребен. И воскрес в третий день согласно Писани­ям. И восшел на небеса и сидит одесную Отца. И опять приидет со славою судить живых и мертвых, и Его Царствию не будет конца. И в Духа Святого, Господа животворящего, от Отца [и Сына] исходящего, которому вместе с Отцом и Сыном воз­дается поклонение и слава и который вещал чрез пророков. И в единую святую, католическую и апостольскую Церковь. Испо­ведую единое крещение во оставление грехов. Ожидаю воскре­сения мертвых и жизни будущего века. Аминь».]

Этот используемый ныне в богослужении Символ веры мы приводим в двух версиях: церковнославянской и одобренной Ватиканом русской. Единственное существенное различие между восточным и западным Кредо — роковое fllioque (см. ниже), окончательно введенное на Западе с начала XI в.

В этом исповедании Святому Духу уделяется должное внима­ние: он назван «Господом» и почитается «вместе с Отцом и Сыном». Однако он исходит лишь от Отца. Этот пункт вызвал острую полемику о так называемом «fllioque», т. е. по вопросу о том, исходит ли Святой Дух только от Отца, или же и от Сына также. Чтобы сделать Троицу совершенным Единством, fllioque было столь же необходимо, как и омоусия. Сначала Афанасьев­ский (точнее, Псевдоафанасьевский) символ надежно зафикси­ровал равенство трех Лиц. Из-за своих особенностей это Кредо вызвало немало нареканий среди теологов рационалистического и либерального направления. В качестве примера привожу от­рывок из начальной части:

«Католическая же вера такова, что мы почитаем единого Бога в Троице и Троицу в Единстве, не смешивая Лица и не деля сущность. Ибо есть одно Лицо Отца, другое — Сына, другое — Святого Духа,  и,  однако, и у Отца,  и Сына,  и Святого Духа единое божество, равная слава, равное вечносущее величие. Ка­ков Отец, таков и Сын, таков же и Дух Святой. Несотворен Отец, несотворен Сын, несотворен Святой Дух. Неизмерим Отец, не­измерим Сын, неизмерим Святой Дух. Вечен Отец, вечен Сын, вечен Святой Дух. И однако, не три Вечносущих, но един Вечносущий и не три Несотворенных, не три Неизмеримых, но един Несотворенный и един Неизмеримый. Подобным же образом все­могущ Отец, всемогущ Сын,  всемогущ Святой Дух, и, однако, это не три Всемогущих, но один. Так, Отец есть Бог, Сын Бог, Святой Дух Бог, и, однако, это не три бога, но единый Бог. Так, Отец есть Господь, Сын Господь, Святой Дух Господь, и, одна­ко, это не три Господа, но один. Ведь как истина христианская заставляет нас признать каждое Лицо само по себе  Богом и Господом, так же вера католическая запрещает нам говорить о трех богах или трех господах. Отец никем не создан, не сотво­рен и не рожден. Сын от одного лишь Отца, не создан, не со­творен, но рожден. Святой Дух от Отца и Сына, не создан, не сотворен, не рожден, но исходит. Итак, есть только один Отец, а не три Отца, один Сын, а не три Сына, один Святой Дух, а не три Святых Духа. И в этой Троице никто не стоит раньше или позже, никто не является большим или меньшим, но все три Лица равны, совечны и равновелики, так что, как уже было сказано, надлежит почитать как Троицу в Единстве, так и Единство в Тро­ице. Так должен помышлять Троицу тот, кто хотел бы спастись». Троица предстает в этом Символе всемерно развитой и урав­новешенной понятийной схемой. Омоусия одинаково связывает все три Лица. Дальнейшую дифференциацию привнес Символ Латеранского собора от 1215 г. Приведу здесь лишь его начало: «Твердо веруем и чистосердечно исповедуем, что есть лишь один истинный Бог, вечный и неизмеримый, всемогущий, неиз­менный, непостижимый и невыразимый. Отец и Сын и Святой Дух; три Лица, но лишь одна сущность, субстанция или при­рода, всецело простая. Отец — ни от кого, Сын — только от Отца, Святой Дух — от обоих одинаково, вовеки без начала и конца:  Отец порождает,  Сын рождается,  Святой Дух исходит; равносущий, равностоящий, равновсемогущий и равновечный». Читая этот Символ, мы видим, что выражение «filioque», не­двусмысленно включенное в исповедание веры,  наделяет Свя­той Дух специфической только для него сферой деятельности и особым значением. Более поздний Тридентский символ, насколь­ко я могу судить,  не прибавляет к исповеданию веры  ничего такого, что имело бы значение для обсуждения интересующей нас темы.

Прежде чем завершить эту главу, я должен упомянуть,  что попытка  психологического толкования  Троицы была  предпринята уже в «Liber de Spiritu et Anima», относящейся к высоко­му средневековью. Рассуждение здесь отправляется от того, что путем самопознания человек может достичь богопознания91. Да­лее говорится, что mens rationalis, т. е. мыслящий разум, ближе всего к Богу, ибо он «excellenter et proprie ad similitudinem illius facta» [«превосходно и подобающе по образу Его создан»]. Если он познйет свое собственное богоподобие, тем легче ему будет познать и своего Творца. Так начинается познание Троицы. Разум видит, как от него исходит «премудрость» (sapientia) и как он ее любит. От него, вкупе с премудростью, исходит те­перь любовь (amor), таким образом все три являются в одном: разум, премудрость и любовь. Премудрость идет от разума, от них же двоих исходит любовь. Но Бог — исток всякой прему­дрости, поэтому он соответствует разуму (noys); порождаемая им премудрость — Сыну (logos); любовь — проносящемуся между Отцом и Сыном Духу (pneyma). Sapientia Dei часто отождест­влялась с космогоническим Логосом и, следовательно, с Хри­стом. Естественно, средневековое сознание выводило структуру психе из Троицы. Современная точка зрения переворачивает дан­ное соотношение.