XIII. Унионистские переговоры. "Авиньонское пленение" папства. Великий западный раскол. Куриалисты и консилиаристы

Литература: Papadakis; Previte-Orton; Runciman, The Fall of Constantinople; Runciman, The Great Church; Tierney, The Crisis of Church and State; Southern; Walker; Gill J. The Council of Florence. Cambridge, 1959; Head, The Imperial Twilight; Ostrogorsky, History of The Byzantine State; Vasiliev.

1.Вся вторая половина XIV в. прошла в постоянных переговорах об объединении Церквей. Многим в Византии было очевидно, что без помощи Запада Империи не выжить. Эти люди считали, что если такую помощь можно получить лишь ценой подчинения Православной Церкви Риму, то на это необходимо пойти, ибо альтернативой является только гибель. Так думал, например, Михаил Палеолог, подписавший Лионскую унию. Однако она была отвергнута народом. Но теперь положение стало куда более угрожающим. Уния стала нужна уже не чтобы откупиться от врагов-христиан, а чтобы заручиться поддержкой в борьбе против постоянно наступающих неверных.

Тем не менее лучшие люди в Церкви весьма обоснованно сомневались, стоят ли любые политические выгоды отказа от правой веры и вечного спасения. Но для интеллигентов-гуманистов высшей ценностью было эллинистическое культурное возрождение, естественно, немыслимое под турецкой властью. Ввиду этого никакая цена за спасение Константинополя не казалась им слишком дорогой.

Но они не были политическими реалистами. Тот бесконечный торг - уния за крестовый поход или крестовый поход за унию, - который императоры постоянно вели с папами, походил на разговор двух глухих. Папы ошибочно считали, что императоры располагают достаточной властью, чтобы заставить свою Церковь и свой народ принять унию. А императоры ошибочно считали, что папы располагают достаточной властью, чтобы заставить все западное христианство отправиться в крестовый поход на турок. Но к XIV в. эра крестовых походов ушла в невозвратное прошлое. Папы слишком долго и охотно пользовались этим инструментом, провозглашая крестовые походы против язычников на севере Европы, против еретиков на юге Франции, против своих политических врагов в Германской империи и, наконец, против врагов французских королей, под чьей властью они находились с 1309 г. Произошла девальвация понятия, и призывы пап к священной войне уже никто не воспринимал всерьез, тем более что европейские государства слишком глубоко были погружены в свои собственные проблемы, выяснения отношений и дрязги, чтобы обращать внимание на далекую восточную окраину. И наконец, для многих в Западной Европе греки были еще отвратительнее турок. Например, Петрарка писал: "Турки - враги, а греки - схизматики, и значит - хуже врагов".

Народ Византии однозначно выступал против унии. Реалисты видели, что она не только не разрешит всех проблем, но вызовет еще больший раскол. В 1437 г. из 167 епархий Константинопольского патриархата в границах Империи насчитывалось лишь 15. Единственным связующим звеном между ними оставался сам патриархат. Было очевидно, что если он подпишет унию с Римом, епархии просто откажутся ему повиноваться. Да и турки, под чьей властью находилась большая часть епархий, немедленно запретят им общение с имперской столицей. А как отнесутся к унии остальные патриархи или громадная Русская Церковь?

Опыт показывал, что турки на завоеванных территориях хотя бы проявляли минимальную терпимость и позволяли Православной Церкви существовать, в то время как латиняне начинали свое правление с попыток искоренения Православия. Таким образом, реалисты считали, что лучше предаться неизбежному и подчиниться телом неверным, сохранив при этом свою веру, чем отдать свою душу латинянам. Более того, даже само единство греческой нации и православной веры было бы легче сохранить народу, объединенному под господством мусульман, нежели его небольшой части, присоединенной к окраине Западного мира. Фраза, приписываемая последнему премьер-министру Византии Луке Нотарасу, "Лучше чалма султана, чем тиара кардинала", на самом деле не была такой шокирующей, какой казалась сначала.

2. Итак, в 1354 г. Иоанн VI Кантакузин ушел в отставку. Воцарился его зять император Иоанн V, который с перерывами пробудет на престоле до 1391 г. (с 1376 по 1379 г. он был низвергнут своим сыном Андроником IV, а в 1390 г. - своим внуком Иоанном VII). Турки постоянно наступали, и остановить их Византия не могла. Никакие отчаянные меры не помогали. От всего этого у императора развилось истерическое состояние, и 15 декабря 1355 г. он направил в Авиньон папе Иннокентию VI письмо с просьбой послать ему пять галер и 15 транспортных кораблей с тысячей пехотинцев и пятьюстами рыцарями. В обмен на это Иоанн V обещал в 6-месячный срок обратить в католичество всю Империю. Свое слово он предлагал подкрепить присылкой к папскому двору своего 6-летнего сына Мануила, чтобы тот получил там католическое воспитание и образование. Император поклялся, что если он не выполнит своего обещания, то немедленно отречется в пользу Мануила.

Но папа не мог ответить на такое выгодное предложение, ибо у него не было ни галер, ни лишних воинов, а император вскоре понял, что, имея на руках лишь только папское благословение, он не сможет заставить своих подданных принять католичество. Об этом он и известил папу. Переговоры были прерваны на несколько лет.

В 1359 г. турки впервые подошли к стенам Константинополя. В 1362 г. пал Адрианополь, а в 1365 г. он стал столицей Оттоманской империи. В том же 1365 г. франкский король Кипра Петр Лузиньян наконец собрал новый крестовый поход. Однако он не стал воевать против турок и повел свой флот в Египет. Крестоносцам удалось взять и разграбить Александрию, но при приближении войск султана они погрузились на корабли и бежали из города. Как всегда, больше всего пострадало от этого крестового похода местное христианское население. Константинополю он ничуть не помог.

В 1366 г. Иоанн V отправился в Венгрию просить о помощи. Впервые римский император отправлялся за границу с посольством, а не во главе своей победоносной армии. Однако венгерский король Людовик Великий не оценил всей важности момента. Он заявил, что не будет вести никаких переговоров со схизматиком, и потребовал крещения императора как необходимого условия для начала диалога.

В 1367 г. Иоанн (теперь уже монах Иоасаф) Кантакузин дал Иоанну V совет требовать у папы созыва собора. Для обсуждения этого предложения в Константинополь прибыл папский легат Павел (титулярный патриарх Константинопольский - нельзя не отметить тактичность подобного выбора легата!). Был проведен дебат о вере, на котором греческую сторону возглавлял монах Иоасаф Кантакузин.

Он предложил провести собор в Константинополе или в любом приморском городе. Собор, в отличие от Лионского, должен был стать по-настоящему представительным. На него должны были быть приглашены все патриархаты, а также Церкви Болгарии, Сербии, Руси, Иверии (Грузии) и др. Идея Кантакузина являлась совершенно новой, т.к. такого "объединительного" собора никогда еще не проводилось.

Павел и его делегация приняли предложение. Собор был назначен на 1368 г. в Константинополе. С этим легаты отбыли в Витербо к папе Урбану V. Но тому совсем не понравилась идея собора. На Западе Лионский собор считался вселенским и решения - обязательными для всех. Следовательно, вновь возвращаться к тому же вопросу было неправильно ни с вероучительной, ни с канонической точек зрения. Кроме того, папа хорошо понимал, что проведение собора на византийской территории невыгодно латинянам.

У Иоанна V вновь сдали нервы. Он начал личную переписку с папой, уговаривая его приехать на собор. Папа в ответ наотрез отказался это сделать, но в качестве встречного шага пригласил императора к себе. В августе 1369 г. Иоанн V прибыл в Рим с большой делегацией, состоявшей из светских сановников, но в которой не было ни одного представителя Церкви. Патриарх Филофей Коккин рассылал письма по всему православному миру, призывая всех сохранять верность Святой Церкви.

Результатом этой поездки Иоанна стало подписание новой унии, которая, правда, касалась лишь его самого, но не его подданных. Фактически выходило, что император лично принял католичество. Но это ему не слишком помогло: по пути домой Иоанн V проезжал через Венецию, где был арестован и задержан за долги. Его сын и наследник Мануил вызволил его оттуда лишь через два года в результате невероятных усилий. Патриарх Филофей встретил Иоанна неожиданно мягко, очевидно, посчитав, что император и так был наказан за все свои уступки, и предпочел делать вид, будто ничего не произошло.

3.Тем временем турки наступали. Мы уже говорили об их двух главных победах над сербами: в битве при Марице (1371 г.) и на Косовом поле (1389 г.). Теперь их владения простирались до Дуная.

Константинополь конца XIV в. был печальным умирающим городом. Его население, превышавшее в XII в. миллион человек, теперь насчитывало менее 100 тысяч и продолжало сокращаться. Огромный город был заброшен и полон руин. Помимо Константинополя, в то время в пределах Империи оставался еще лишь один значительный город - Фессалоники, который по-прежнему выглядел более или менее процветающим. Это был главный порт на Балканах, где проводилась ежегодная торговая ярмарка. Однако и Фессалоники сильно пострадали от владычества зилотов, разрушивших многие дворцы и монастыри, прежде чем их восстание было подавлено. В конце столетия город захватили турки, однако затем он вновь на некоторое время вернулся в византийские руки.

Эти трагические обломки Империи и стали тем наследством, которое получил император Мануил II (1391-1425). Он был последним великим византийским императором, достойным лучших времен, - необычайно талантливым человеком, филологом, философом, богословом. Мануил был способным правителем и видным дипломатом, но в его положении мало что можно было сделать. Этот, возможно, самый нравственный человек среди всех византийских императоров был трагической фигурой. Его молодость прошла среди семейных междуусобиц и войн, в которых он единственный сохранил верность своему отцу Иоанну V, и история его вызволения из долговой тюрьмы в Венеции подтверждает это. Несколько лет юноша находился при дворе турецкого султана в качестве заложника, вынужден был присягнуть тому в верности и даже помочь покорить Филадельфию - последний византийский город в Малой Азии.

Мануил II сделал попытку провести реформу монастырей и улучшить их материальное положение; он пожертвовал Университету все деньги, которые только мог выделить. Мануил понимал политическую необходимость помощи Запада. Однако крестовый поход 1396 г., предпринятый по инициативе венгерского короля, которому теперь уже также угрожали турки, закончился разгромом западного войска при Никополе. Правда, в 1399 г. по просьбе императора в Константинополь прибыл со своим отрядом французский маршал Бусико, но ему мало что удалось сделать. Мануил II был против унии, во-первых, в силу своих искренних религиозных убеждений, которые он достаточно открыто изложил в трактате, написанном для профессоров Сорбонны, а во-вторых, потому, что он слишком хорошо знал своих подданных, чтобы надеяться, что они когда-либо примут ее.

Тем не менее в 1399 г. он отправился на Запад в надежде получить хоть какую-то помощь. Три года он скитался по странам Западной Европы и всюду производил самое благоприятное впечатление своей благовоспитанностью, изысканными манерами, ученостью и исключительными личными качествами. Однако поездка не принесла никаких ощутимых результатов, кроме весьма небольших денежных сумм, которые принимавшие его хозяева смогли выколотить из своих не слишком охотно соглашавшихся на это подданных.

В 1402 г. император вынужденно поспешил домой после известия о том, что султан со своим войском движется на Константинополь. На этот раз столица была спасена еще до возвращения Мануила, так как на владения турок с востока напал эмир Тимур. Баязид был разгромлен в битве при Анкаре, однако отсрочка, полученная из-за этого поражения, не могла спасти умирающую Империю. Сила оттоманских правителей ослабла лишь на краткое время. Тем не менее начавшиеся гражданские войны в течение двух десятилетий удерживали их от нового нападения на Константинополь.

Мануилу удалось вернуть империи Фессалоники и несколько городов во Фракии. И это все. Если бы удалось объединить все европейские силы, с турецкой угрозой было бы покончено раз и навсегда. Но Европа вновь слишком занялась своими проблемами и междуусобицами. Ей опять было не до турок.

В самом Константинополе, несмотря на постоянное ощущение опасности, интеллектуальная жизнь процветала, как никогда. Старшее поколение ученых уже ушло. Теперь, кроме самого императора, ведущей фигурой в столице был Иосиф Вриенний - глава патриаршей академии и профессор Университета. Именно он воспитал последнее замечательное поколение византийских ученых. Вриенний был большим знатоком как западной, так и греческой литературы и помог императору ввести изучение трудов западных ученых в университетскую программу. Он поддерживал приезд студентов с Запада. Энеа Сильвио Пикколомини, будущий папа Пий II, писал впоследствии, что в дни его юности любой итальянец, претендующий на ученость, должен был повсюду утверждать, что учился в Константинополе. Вриенний, так же как и Мануил, был противником унии.

4.Нужно сказать, что в то время ситуация на Западе усугублялась так называемым "Великим расколом". Для того чтобы понять происходившие тогда события, нужно вернуться немного назад и отметить основные вехи истории папства.

Еще в XI веке папа Григорий VII Гильдебранд (1073-1085) вознес папство на небывалую высоту. Чрезвычайно властолюбивый, еще задолго до своего избрания он стал самым влиятельным человеком в римской курии и ближайшим советником нескольких пап, формировавшим направление их политики. Сегодня мы сказали бы, что он возглавлял мозговой центр Ватикана. Его долгое фактическое нахождение у власти отмечено целым рядом реформ, направленных на упрочение положения папства и его возвышение. Гильдебранд был весьма неразборчив в средствах и при помощи вполне земных методов пытался подчинить всех высших клириков папскому контролю. Он способствовал кодификации церковного права и дальнейшей унификации богослужения. Он активно насаждал целибат духовенства. Но главным его делом была борьба не на жизнь, а на смерть с Германской Римской империей. Предметом спора были инвеституры - т.е. кому в конечном счете принадлежит право назначения на церковные должности.

Уже самым своим восхождением на папский престол Гильдебранд бросил вызов императору Генриху VII, не спросив его дозволения на этот шаг, а лишь post factum известив его об этом. Гильдебранд был проникнут идеями о папском всевластии, которые уже давно созрели у него и вылились в целую систему. Он видел папство как богозданный вселенский абсолютизм, которому должны повиноваться все и от которого зависит не только духовное благосостояние всех земных правителей и властелинов, но и их правление в этом мире. Знаменитый документ Dictatus Papae, составленный при дворе папы Григория VII, ясно выражает его взгляды и принципы:

"Римская Церковь была основана Самим Богом и никем кроме Него"; "Никто кроме Римского первосвященника не имеет права называться вселенским (универсальным)"; "Только он может низлагать епископов и возвращать им архиерейское достоинство"; "Только он может возлагать на кандидата имперское достоинство и отбирать его у недостойных"; "Ему должно быть позволено низлагать императоров"; "Он не может быть судимым никем"; "Он может освобождать народы от их присяги недостойному человеку".

Естественно, все это были лишь заявки, недостижимый идеал всемирной теократии. Никогда в истории Римский папа не обладал такой властью, к которой стремился Гильдебранд. Драматическая борьба папы Григория VII с императором Генрихом VII, несмотря на такие перипетии, как отлучение от Церкви императора папой и беспримерное унижение Генриха в Каноссе (1077 г.), не принесла результатов при жизни папы. Он скончался в изгнании. Его город Рим лежал в руинах. Такой крах был плодом чрезмерного увлечения Гильдебранда политической деятельностью.

Борьба между папством и империей продолжалась более 100 лет. В ходе ее папы много раз прибегали к запретам и отлучениям от Церкви как отдельных лиц, так и целых народов. Постепенно эти меры делались все более привычными и девальвировались. Отлучение от Церкви, которое почти что лишило императора Генриха его короны и заставило три дня, стоя босиком в снегу, выпрашивать у папы прощения, больше уже никого не пугало. Необычайным напряжением всех сил следующим поколениям пап все-таки удалось победить германскую императорскую династию Гогенштауфенов - "породу аспидов", как они ее называли. Западная Римская империя как единая сверхдержава перестала существовать.

Но эта победа оказалась пирровой: с нее началось падение самого папства. Рождались новые национальные государства, сами давно мечтавшие об ослаблении Империи. К их помощи папы прибегали в своей драматической и полной коллизий борьбе и сами не заметили, как впали в зависимость от них. Уже, например, Карлу Анжуйскому удалось возвести на престол папу Мартина IV (1281-1285), ставшего послушной марионеткой в его руках.

Но самые драматические события развернулись во время правления папы Бонифация VIII (1294-1303). Многие называют его правление лебединой песней средневекового папства.

Правление Бонифация прошло на фоне конфликта с французским королем Филиппом Красивым (1285-1315). Поводом к конфликту послужил спор о праве короля облагать налогами духовенство и о его юрисдикции не только во Франции, но и в Англии. Но все сводилось к вопросу, обладал ли светский правитель абсолютной властью в своем государстве.

Для властного французского короля национальная независимость была не подвергавшимся сомнению постулатом. Папа, со своей стороны, сформулировал свой теократический ответ в двух программных документах: "Clericis laicos" и "Unam sanctam" - папских буллах, опубликованных соответственно в феврале 1296 и ноябре 1302 г. В первом из этих документов королям, по существу, отказывалось в праве облагать налогом собственных клириков без предварительного одобрения папы. Клирикам предписывалось не подчиняться несогласным с папой правителям. Иными словами, королям ясно заявлялось, что они не были хозяевами в собственных домах: никакой национальной независимости у них не было.

Филипп больше интересовался практикой, чем теорией, и в ответ на заявления Бонифация объявил, что получил свою корону от Бога, а не от папы, и запретил вывоз из своей страны драгоценных металлов, что немедленно больно ударило по папской казне.

На действия Филиппа Бонифаций ответил буллой "Unam sanctam". В ней особенно ясно выражены папские претензии Бонифация на полноту власти, на теорию вселенского теократического правления и доведены до своего логического конца теории Григория VII. Согласно булле, Христос вручил Церкви два меча как символ двух властей - духовной и светской. И та и другая власть установлены в пользу Церкви. Духовная власть находится в руках папы, а светская - в руках королей. Духовная власть выше светской, как душа выше тела. Как тело находится в подчинении у души, так и светская власть должна находиться в подчинении у духовной. Только при этом условии светская власть может с пользой служить Церкви. В случае злоупотребления светская власть должна быть судима властью духовной. Духовная же власть никем не судится. Отделять светскую власть от духовной и признавать ее самостоятельной - значит вводить дуалистическую ересь - манихейство. Напротив, признавать за папой всю полноту духовной и светской власти - значит признавать необходимость догматов веры.

Заканчивается булла следующими словами: "Мы провозглашаем, заявляем, определяем и объявляем, что каждому человеку абсолютно необходимо для спасения быть под властью римского первосвященника". Интересно, что это заявление, являвшееся парафразом слов Фомы Аквината в "Contra errors Graecorum", было первоначально направлено против православных, которые отказывались признать абсолютистские претензии римского епископа. Позже, на V Латеранском соборе (1516 г.) эта же фраза была официально провозглашена догмой Римо-католической церкви.

Филипп в ответ на буллу на собрании представителей государства обвинил папу в различных преступлениях. Папа поспешил отлучить французского короля и всю его страну от Церкви, но эта мера, уже многократно задействованная папами в их борьбе против императоров, давно утратила былую эффективность: слишком часто папы прибегали к ней, руководствуясь очевидными для всех политическими целями.

В 1303 г. Филипп направил в Италию своего юриста Гийома Ногаре с заданием арестовать Бонифация и привезти его в Лион для суда. Французы застали папу в его родном городке Ананьи, 7 сентября взяли штурмом его дворец и столь грубо обращались с пленником, что, даже освобожденный из их рук жителями города и вернувшийся в Рим, папа через месяц (12 октября 1303 г.) скончался от перенесенных потрясений.

Следующий папа, Климент V (1305-1314), был французом, так же как и 28 кардиналов, которых он назначил. Вскоре он принял решение переехать во франкоязычный город Авиньон, находившийся близ границы Французского королевства. Это явилось началом так называемого "авиньонского пленения" римского папства (1305-1378).

Папство стало орудием в руках правившей во Франции династии Капетов. Все семь пап, проживавших в Авиньоне, были французами. Из поставленных за этот период 134 кардиналов 112 также были французами. Авиньонское папство "прославилось" своей моральной коррупцией, финансовыми поборами, экстравагантностью своего двора и открытым непотизмом (например, Климент V сделал кардиналами пятерых своих родственников). Папы вели роскошную жизнь и больше занимались светской политикой, чем церковными делами (например, Иоанн XXII тратил больше половины своих доходов на военные цели). Современники считали авиньонское папство самым большим из зол, разъедающих Церковь.

Главным результатом авиньонского пребывания папства были чрезвычайная централизация и фискальная эксплуатация церковных структур. Интересно, что за это время бюрократическая структура католической церкви неузнаваемо изменилась. Только лишь число служащих папской курии выросло в три раза - с 200 до 600 человек. Сбор средств и поток финансовых поступлений был четко организован. Система распределения привилегий, званий и услуг за наличные была также организована и доведена до совершенства. Сбылись худшие страхи св. Бернарда: папство сделалось юридической конторой или бизнес-офисом. Правда, несомненно, оно стало самой эффективной юридической и административной системой своего времени. Но цена, заплаченная за это, была слишком велика: недаром св. Екатерина Сиенская говорила, что авиньонский дворец, будучи источником злоупотреблений и коррупции, издавал адскую вонь.

Централизация католической церкви достигла громадных размеров. К 1330 г. практически каждое назначение в церкви было зарезервировано для папства. Один из таких папских декретов (выпущенный в 1335 г. Бенедиктом XII) оставляет исключительно на папское усмотрение "патриаршие, архиепископские и епископские церкви, все монастыри, аббатства, достоинства, приходы и должности, все каноники, пребенды, храмы и иные церковные бенефиции... будь они светские или королевские или любого вида, вакантные или которые в будущем должны стать вакантными".

При неограниченной юрисдикции, о которой заявляли римские папы, бесконечный поток прошений о бенефициях никак не мог быть остановлен. Важно, что этот процесс, помимо всего прочего, имеет параллели с распространением индульгенций. Их тоже продавали за наличные, и они также были выражением папской полноты власти. Именно в Авиньоне продажа индульгенций получила теоретическое обоснование.

В общем, вся описанная ситуация повсеместно признавалась ненормальной, разговоры о необходимости возвращения пап в Рим шли постоянно. Папы также начинали осознавать, что перемены были неизбежны: возвращение в Рим необходимо для сохранения остатков папского авторитета.

5. Хотя авиньонское папство и было постоянным соблазном для современников, ничто не могло их скандализировать до такой степени, как непредвиденный раскол, последовавший за возвращением папства в Италию в 1378 г. Необходимо отметить, что так называемый Великий западный раскол (1378-1416) был по большей части результатом тенденций, уже развившихся при папском дворе, в особенности в коллегии кардиналов. Современники ясно осознавали, что главную ответственность за раскол несли именно кардиналы. Задолго до 1378 г. коллегия кардиналов превратилась в честолюбивую и неразборчивую в средствах группу французских профессиональных церковных политиков и бизнесменов. Естественно, эта группа карьеристов посвящала громадное количество энергии упрочению своей власти. В частности, кардиналы вновь и вновь выступали с требованием, чтобы половина папских доходов отдавалась бы их коллегии и чтобы ни один новый кардинал не назначался бы папой без их одобрения.

А начался раскол так. Последний французский папа Григорий XI принял трудное решение и вернулся в Рим 17 января 1377 г. Однако воздух Вечного города оказался для него смертоносным, и 26 марта 1378 г. он скончался. Кардиналы должны были приступить к выборам нового папы.

8 апреля 1378 г. римская толпа, требовавшая, чтобы новый папа был римлянином или, по меньшей мере, итальянцем, осадила кардиналов, собравшихся в Латеранском дворце. Кардиналы приняли компромиссное решение и избрали неаполитанца Урбана VI (Неаполем правила французская династия). Поначалу все были довольны. Но вскоре новый папа повел себя таким странным и диким образом, что кардиналы (впрочем, как и целый ряд современных ученых) пришли к мнению, что он - душевнобольной.

В августе большая часть курии, удалившаяся в неаполитанский городок Фонди, объявила выборы Урбана незаконными и недействительными, как совершенные под давлением толпы, и через неделю отлучила Урбана от Церкви за незаконное провозглашение себя папой. 20 сентября кардиналы избрали папой Климента VII, который вернулся в Авиньон. Таким образом, в Римо-католической церкви стало два папы. Это событие и считается началом Великого раскола.

Итак, кардиналы ссылались на незаконность выборов Урбана из-за принуждения толпы. Но на самом деле протестовать они начали лишь несколько месяцев спустя, когда поведение папы стало для них невыносимым. "Давление толпы" было не более чем предлогом для их последующих действий: ведь они вполне признавали Урбана в течение четырех с лишним месяцев и "вспомнили" о "незаконности его избрания", лишь когда он перестал их устраивать. На самом деле, говоря юридическим языком, кардиналы столкнулись с настоящей дилеммой, не предусмотренной каноническим правом Римской церкви: каким образом можно сместить со своего поста явно психически неуравновешенного и некомпетентного папу? Оказалось, что легально сделать это было невозможно, даже если папа оказался бы буйнопомешанным, поэтому все, что им оставалось, - это провозгласить выборы незаконными и недействительными.

Но эти действия привели к тому, что Римская церковь обрела двух пап, ни один из которых не был ни абсолютно легальным, ни абсолютно нелегальным. Конечно, и раньше в истории Римской церкви были моменты, когда в ней оказывались два претендующих на легитимность папы. Но раньше они избирались разными выборщиками: скажем, коллегия кардиналов делилась на две части, и каждая из них избирала своего кандидата. Сейчас же оба соперника были избраны большинством той же самой коллегии - т.е. теми же самыми людьми. И, по большому счету, до сих пор никто не может сказать, кто же являлся настоящим папой во время Великого раскола. Римская церковь до сих пор не сделала официального заявления на этот счет.

Почти сразу же оба папы занялись активным упрочением своих позиций. Оба ставили своих кардиналов, создавали свои курии, свои фискальные системы. Каждый шаг в этом направлении делал все более невозможным примирение и добровольный уход от власти одного из них. Наоборот, вскоре последовали взаимные анафемы, в результате которых весь западный мир оказался формально отлученным от церкви (той или другой стороной конфликта).

Скандал, несомненно, был еще более усилен не без помощи западных монархий. Европейские правители быстро смекнули, что ослабленное и разделенное папство выгодно всем. Государства разделились:

Север Италии, Скандинавские страны, Польша, Венгрия, Фландрия и Англия признавали Урбана VI, а юг Италии, Шотландия, Франция и Испания - Климента VII. Португалия колебалась. Германия разделилась пополам.

6.Живучесть этого раскола до сих пор поражает историков. Ведь способ излечить его, казалось бы, был настолько очевиден! Как Запад мог забыть историю Вселенских, да и собственных Соборов? Как можно не поражаться, читая западных авторов, провозглашающих невероятную новизну принципа соборности, как будто бы раннехристианской или византийской экклезиологии просто не существовало? Некоторые противники консилиаризма даже утверждали, что соборы были актуальны только лишь для ранней Церкви, а сейчас устарели. На самом деле папские претензии на всемирную монархию, на всемирное верховенство и всемирное господство стали к тому времени настолько очевидными и неоспоримыми, что современники просто не могли воспринимать как реальность консилиаризм и сопутствующие ему идеи об общем принятии решения в результате братской епископской консультации.

Паписты сделались консилиаристами лишь в результате экстремальной ситуации, когда ничего другого им просто не оставалось, когда они под давлением внешних обстоятельств осознали, что нет другого выхода из существующего разделения. Даже через 30 лет после начала раскола многим было чрезвычайно сложно как с юридической, так и с психологической стороны ступить на соборный путь. Лучше всего охарактеризовать сложившуюся ситуацию словами известного православного богослова Христоса Яннараса, что "истина Церкви, в принципе, фальсифицируется, когда ее отождествляют с непогрешимыми институтами и авторитарными структурами" (Elements of Faith. An Introduction to Orthodox Theology).

Итак, оба папы-соперника, заручившись поддержкой европейских монархий, и не думали о примирении. Оба начали лихорадочно наращивать свои структуры. К декабрю 1378 г. они уже создали 38 новых кардиналов (Урбан VI поставил 29 кардиналов, а Климент VII - 9).

В 1380 г. Сорбоннский университет первым опубликовал экспертное мнение, что необходимо созвать вселенский собор, который и определит, кто на самом деле истинный папа. Однако этот призыв поначалу просто не был воспринят. Как вселенский собор может попытаться низложить канонично избранного папу? Он даже не может посоветовать ему отречься от престола. Как может собраться собор для вынесения решения по вопросу, кто является истинным папой, если только истинный папа может собрать такой собор? Юридически ситуация была неразрешимой.

По каноническому праву Римской церкви папы не подлежали никакому человеческому суду. Как заявил в одной из своих проповедей Иннокентий III, "наследник св. Петра, поставленный между Богом и человеком, ниже Бога, но выше любого человека; он судит всех, но не может быть судимым никем". Слов этих никто не отменял. Соответственно, в глазах современников никакой собор не мог судить папу.

Тем не менее в конце концов принцип консилиаризма приобретал все больше сторонников. К 1400 г. многие европейцы стали понимать, что если доктрины о папском верховенстве и свободе от всякого суждения не будут модифицированы, единство никогда не будет достигнуто. Значит, необходимо созвать собор даже без формальной инициации этого процесса со стороны папства.

В 1409 г. обе стороны согласились съехаться на собор в Пизе, который признал, что общее собрание Церкви выше по авторитету самого папы. Однако оба папы - римской линии Григорий XII и авиньонской линии Бенедикт XIII - отказались туда прибыть. 5 июня собор заочно низложил их обоих, а 26 июня избрал нового папу - Александра V (1409-1410; после его смерти его сменил Иоанн XXIII). В результате в западной Церкви стало три папы, ни один из которых не признавал остальных и не желал идти на компромисс. Скандал разрастался.

Нужно было решать, что делать дальше. Даже европейские монархи стали понимать, что ситуация выходит из-под контроля и не служит никому на пользу. Решено было проводить новый собор, который встретился в Констанце в Швейцарии (1414-1418). По римо-католическому счислению он считается XVI Вселенским.

Формально Констанцский собор был созван германским императором Сигизмундом. Приглашение на него направили и византийскому императору Мануилу II, который послал в Констанцу своих представителей. На него прибыл также Григорий Цамблак, митрополит Киевский, из параллельной православной иерархии, в то время существовавшей на территории Великого княжества Литовского.

Папа пизанской линии Иоанн XXIII дал согласие на проведение собора. Иоанн XXIII, по всей видимости, надеялся всех перехитрить и избавиться от своих соперников. Однако собор низложил всех трех пап и 11 ноября 1417 г. избрал четвертого - Мартина V (1417-1431). В конце концов Мартин был признан повсеместно, всеми враждующими сторонами, а его соперники, лишившись политической поддержки, постепенно сошли на нет. Через сорок лет после своего начала Великий Западный раскол завершился.

Чтобы избежать повторения подобной ситуации в дальнейшем и чтобы обеспечить реформу "как в голове, так и в членах", собор опубликовал два важных определения. Одним из них Вселенский Собор был преобразован в постоянно действующий институт Церкви. Следующий собор должен был собраться через пять лет, затем - через семь, после чего - раз в каждые десять лет "для искоренения всякой ереси и раскола". Таким образом, это было попыткой ограничить в будущем претензии папства на неограниченную власть - plena potestas.

Другой документ попытался определить функции и ограничения церковной власти. Объявив, что представительный Вселенский Собор является попечителем и хранилищем церковной власти, отцы собора в Констанце реально преобразовали папу в своего рода конституционного монарха. Такие соборы были объявлены выше, чем папа, не только в делах раскола, но и в вероучительных вопросах. Папа оказывался подотчетен собору, которому он должен был предоставлять отчет о собственном (и своих предшественников) правлении за истекший период:

"Наш священный собор в Констанце... провозглашает... что он обладает властью непосредственно от Христа и что все люди, в каждом звании и должности, в том числе и сам папа, должны подчиняться ему в вопросах, касающихся веры, завершения упомянутого раскола и реформации Церкви в голове и членах. Он также объявляет, что каждый человек, в каждом звании, состоянии и должности - даже папской, - который сознательно откажется подчиняться мандатам, статутам, постановлениям или инструкциям, принятым нашим святым собором либо любым другим законно собранным собором в вышеупомянутых вопросах или в вопросах, связанных с ними, будет, если он не раскается, подвергнут соответствующей епитимье и законному наказанию".

По большому счету, спор между папским истеблишментом и консилиаристами в XV в. сводился к вопросу о власти. Дискуссии относительно конкретного местонахождения высшей юрисдикционной власти в Церкви касались, главным образом, скрытого противоречия между "конституционной" властью собора и "богоустановленной" папской властью. Очень важно отметить, что обе стороны определяли власть исключительно в юридических терминах. Воистину, корни консилиаризма были не в патристической традиции и даже не в раннехристианской истории, а в каноническом праве постгригорианского (гильдебрандовского) папства. В результате тогдашнего процесса создания "имперского" папства канонисты должны были провести различие между сакраментальными или священническими функциями папы, принадлежавшими ему как римскому епископу, и его юрисдикционной властью, на которой, как они видели, основывалось его верховенство в Церкви.

Консилиаристы в XV в. настаивали, что священническая власть папы была дана ему во время хиротонии и ничем не отличалась от власти каждого епископа. Но, с другой стороны, его юрисдикционная власть была независимой от власти любого другого епископа, так как она давалась кандидату в папы через избрание; иными словами, она основывалась на человеческом назначении и утверждении. И именно эта делегированная власть - юридическая, административная и судебная - была главным вопросом рассмотрения консилиаристов, и именно на ней они строили свой церковный конституционализм. Они видели в папе конституционного монарха, в конечном итоге подотчетного Церкви, избравшей его через своих представителей. Настаивая на том, что собор в Констанце обладал властью выше папской, они применяли тот же самый принцип: полнота правительственной власти не находилась исключительно у пап.

Конечно, с точки зрения православного христианства все эти построения выглядят совершенно чуждыми и глубоко непонятными. Западное разделение двух властей было неизвестно на Востоке. По словам о. Иоанна Мейендорфа, "если на Востоке и была твердая экклезиологическая позиция по этому вопросу, то она состояла в том, что такая дихотомия невозможна... Честная экклесиологическая встреча между Востоком и Западом в XV в. никогда не закончилась бы принятием западного консилиаризма на Востоке" (The Council of Ferrara-Florence).

Это очевидно хотя бы потому, что православный мир давным-давно отверг западный тезис о том, что апостол Петр принадлежал исключительно римскому престолу. На самом деле каждый епископ являет собой петровское служение и занимает седалище Петра - cathedra Petri.

Итак, консилиаризм никогда не мог бы быть принят на Востоке. В конце концов его отвергли и на Западе. С самого начала он вызывал жаркие дискуссии. Многие считали его ошибкой и лжеучением. С годами эта точка зрения все более преобладала в Римо-католической церкви. Убеждение, что соборное постановление 1415 г. было фундаментальным разрывом с правоверным учением средневекового папства, в конце концов сформулировано Первым Ватиканским собором (1870 г.), торжественно провозгласившим прямую и непосредственную власть пап над церковью и всеми ее епископами. Если эти постановления выражают римо-католическую веру, то с этой точки зрения консилиаризм может рассматриваться только как бунт или ересь.

7. Избрание папы Мартина V в 1415 г. ни в коем случае не означало конца консилиаризма. Напротив, консилиаристское направление твердо отстаивало свои позиции против папистов до Ферраро-Флорентийского собора 1438-1439 г. Он стал переломным моментом в борьбе между двумя сторонами. Именно на Флорентийском соборе был нанесен смертельный удар западному консилиаризму. Но, конечно, этот собор прежде всего известен тем, что он стал последним предпринятым в конце средневековья совместным усилием для завершения разделения христианства. Ни одна из предыдущих попыток обратить вспять течение истории Церкви не может сравниться по важности с Флоренцией, которая стала самой серьезной попыткой достижения единства за все средние века. Конечно, Флорентийский собор, так же как и Лионский собор до него (1274 г.), не может быть назван "собором единения". Он не исполнил своей миссии. И тем не менее Флорентийский собор отличался от всех предыдущих неудачных попыток.

В XV в. главным фактором в дипломатических и церковных переговорах вновь стала острая необходимость спасти Империю, чья территория сжималась, как шагреневая кожа. Если в XII в. главная угроза Византии происходила с Запада, и в особенности от анжуйцев, то в XV в. она шла с Востока и от турецких армий. К тому времени Империя впала в вассальную зависимость от турок и выплачивала султанам ежегодную дань. Сербия и Болгария уже были уничтожены. Для Византийской Церкви борьба за выживание не менее драматична. Преобразование церковной географии Анатолии и Балкан было не только мгновенным, но и необратимым процессом. Тогдашние документы рисуют мрачную картину турецкой экспансии. Постоянные набеги, избиения и резня населения, массовые захваты в рабство неизбежно приводили к депопуляции целого ряда регионов. Села и города приходили в запустение: часто в них после очередного набега не оставалось более ни одного священника. Пастырское попечение в таких случаях зачастую осуществлялось лишь из пока не затронутой турками соседней епархии. Многие епископские кафедры исчезали с лица земли: в таком случае территория епархии сливалась с соседней. Если в XIII в. общее число епархий превышало 600, то в начале XV в. их стало меньше 200. Естественно, этот процесс сопровождался постоянной потерей монастырской собственности и прекращением деятельности самих монастырей, не говоря уже о систематическом сокращении православного населения - не только из-за военных вторжений, но и из-за насильственных или добровольных переходов в ислам. Острая необходимость военной помощи, ощущавшаяся византийцами к началу XV в., хорошо понятна. Такая необходимость в военной помощи обусловливала все союзы, политические и дипломатические шаги Империи, в том числе и даже личные безуспешные визиты на Запад византийских императоров (в 1369,1400,1423 и 1438 гг.).

Однако собор 1438-1439 гг. не может быть полностью оценен только лишь в контексте византийской военной слабости, с одной стороны, и западного консилиаристского движения - с другой. Флорентийский собор, несомненно, был громадной уступкой папства православному экклезиологическому сознанию, или, более конкретно, византийским требованиям проведения совместного "собора объединения". До 1438 г. Запад два века подряд наотрез отказывался прислушаться к византийской позиции. Флорентийский собор ознаменовал серьезную перемену в стратегии папства: наконец-то были признаны справедливыми византийские требования проведения открытой дискуссии по всем вопросам, разделяющим христианство.

Византийское видение разрешения проблемы христианского разделения было впервые сформулировано патриархом Иосифом I в 1273 г. в меморандуме, адресованном Михаилу VIII Палеологу им и его синодом. Михаил настаивал на безоговорочном принятии всех папских условий. Патриарх Иосиф заявил, что никакой дипломатический план достижения церковного единства не сможет увенчаться успехом, если не будет основан на свободном и открытом обсуждении всех проблем. Какими бы ни были военные и политические выгоды унии, но если ее навязывать сверху, то она будет обречена на провал. Церковь никогда не решала таким путем проблемы расколов и разделений. Патриарх Иосиф воистину выразил общее мнение Церкви: во всем православном мире после Лионской катастрофы и в течение всего XIV в. созыв Вселенского собора - призыв к диалогу - виделся как единственный способ залечить христианское разделение.

Как впоследствии выразился во время переговоров с римской делегацией монах Иоасаф (бывший император Иоанн Кантакузин), предложивший конкретный план созыва Вселенского собора: "Причина, предотвращающая ваше стремление к единству от воплощения в жизнь, - это факт, что ни разу с начала раскола вы (латиняне) не пытались добиться его (единства) дружелюбными или братскими методами. Вы всегда поддерживали высокомерный, осудительный, авторитарный подход, никогда не допуская мысли, что мы или кто-либо иной может противоречить чему-либо, изреченному папой, или тому, что он, возможно, изречет в будущем, ибо он - преемник Петра и поэтому говорит гласом Самого Христа".

Призывы императора воплотились в жизнь созывом Флорентийского собора. Очень важно отметить, что план Кантакузина выражал общее мнение паламитского монашества, которое возглавило византийскую Церковь в XIV в. Современные западные ученые часто подчеркивают антилатинскую и антиунионистскую позицию паламистского монашества. Паламисты представляются религиозными экстремистами, зилотами и обскурантистами, которые, в принципе, были против любых переговоров об объединении Церквей; их сопротивление, дескать, в конце концов и привело к неудаче Флорентийского собора.

Однако такое изображение паламистов далеко от объективности хотя бы потому, что оно основано на взглядах их средневековых оппонентов - в частности, "гораздо более просвещенных" и "экуменически настроенных" гуманистов, таких, например, как Димитрий Кидонис и Никифор Григора. Никто не отрицает, что монахи не принимали политических унионистских планов, которые пытались провести в жизнь многие византийские императоры. Из-за своих религиозных убеждений монахи разделяли мнение Кантакузина, что только совместный собор может привести к каким-либо результатам. Попытки преодолеть разделение таким - соборным - образом получали активную поддержку паламистских лидеров, которые исходили прежде всего из своей естественной приверженности соборной экклесиологии. Как и Кантакузин, они были убеждены, что единство, достигнутое без свободной дискуссии и обсуждения всех вопросов, было бы самообманом и просто бесполезным. Что бы ни писали современные западные исследователи, разделение между паламистами и латинофронами проходило в плоскости методологии и системы ценностей, а не в отношении к идее церковного единства самой по себе. По словам прот. Иоанна Мейендорфа, мистическое богословие, сформулированное соборами 1341 и 1351 гг., подразумевало (естественно, для паламистов, а не для их оппонентов латинофронов) абсолютный приоритет религиозного знания не только над политикой, но даже и над национальными интересами.

8.Конечно, византийцу было довольно сложно стать "экуменистом". Он хорошо помнил и IV Крестовый поход, и латинское завоевание, не говоря уже о насильственном внедрении латинской иерархии на Востоке и об унижении, пережитом православными на Лионском соборе. И тем не менее византийцы продолжали выступать за объединительный собор как за единственный разумный и действенный способ прекратить раскол.

Несомненно, византийцы воспринимали отсутствие евхаристического общения между ними и латинянами как серьезнейшее затруднение, но ради церковного единства готовы были временно отложить эту проблему на потом, равно как и проблему западного церковного колониализма. Византийцы всегда воспринимали соборы в экклесиологическом контексте, как прежде всего внутрицерковные события. Необходимым условием для собора было единство всех его делегатов в вере и участие в единой Евхаристии. В конечном итоге лишь только члены Церкви могли участвовать в Соборе, еретики исключались из соборного общения.

Ввиду этого, если бы в XIV в. применялись строгие экклесиологические принципы, Запад никогда не смог бы принять участие во Вселенском Соборе. В то время уже окончательно отсутствовало необходимое условие для такого участия - евхаристическое общение. Собор не мог бы быть экклесиологически оправдан. И тем не менее византийцы готовы были обойти это ограничение. Во Флоренции, во всяком случае, восточные и западные участники встречались и участвовали в совместных соборных заседаниях, хотя между ними не было ни вероучительного, ни евхаристического единства. Каждая из сторон считала другую в лучшем случае схизматиками, а в худшем - еретиками. И в этом смысле Флорентийский собор коренным способом отличался от Вселенских Соборов прошлого.

Весьма характерен для западного менталитета тот факт, что первоначальный папский ответ на византийские соборные предложения был категорическим отказом. Подход к этой проблеме авиньонского папства XIV в. принципиально ничем не отличался от папства XIII в., как, например, папы Климента IV в его переговорах с императором Михаилом VIII. Папское отношение к созыву Вселенского Собора для завершения раскола было непоколебимым: обсуждение того, что уже раз и навсегда определено Римской церковью, в принципе, невозможно. Единство достижимо лишь одним способом: безоговорочным возвращением в Рим. Такой ответ был преподан Кантакузину, Варлааму и паламитским патриархам. Никаких перемен не предвиделось.

Перемены начали происходить лишь после 1415 г. и собора в Констанце. Вызов, брошенный западным консилиаризмом, не говоря уже о хаосе, вызванном Великим расколом, заставил Рим пересмотреть свою позицию неприятия того пути возвращения к единству, который предлагался византийцами. Так уж получилось, что папа Мартин V (1417-1431) и его преемник Евгений IV (1431-1447) не были столь свободны, чтобы поступать как им вздумается. Мартин V, "соборный" папа, должен был слушаться собора и реформаторов, которым он был обязан своим избранием: он более не мог делать вид, что православные предложения о проведении собора абсолютно неприемлемы. Ни тот ни другой папа уже не располагали такой властью, чтобы требовать "обращения" или "подчинения" Православной Церкви.

И, таким образом, византийская соборная экклесиология мало-помалу начинала казаться более приемлемой для папских кругов. Можно даже сказать, что постепенное принятие предложения паламитов о встрече двух Церквей без предварительных условий и на равных началах было фундаментальной уступкой со стороны папства, если не капитуляцией. Ранее высказывавшееся Римом мнение, что его вероучительная позиция и организация не подлежат обсуждению, было тактично, хотя и не без затруднений, отодвинулось на задний план. Папистам-фундаменталистам, прибывшим во Флоренцию, было очень трудно переварить, что собор готовился вынести решение о западных вероучительных позициях. Для папы Евгения, который являлся фанатичным защитником папского верховенства и в этом качестве презирал конституционалистские теории консилиаризма, присутствие православной делегации на Флорентийским соборе должно было казаться вопиющей несообразностью. Конечно, он никогда не проявлял открытой невежливости по отношению к своим гостям из Константинополя. Но, с другой стороны, по словам современного английского историка, "несмотря на улыбки и церемониальные поклоны, к грекам относились как к схизматикам и еретикам, которые должны в ближайшее время подчиниться Риму".

9.Итак, обе стороны признали необходимым проведение объединительного собора вскоре после завершения работы собора в Констанце. Посланники императора присутствовали в Констанце, но лишь на правах обозревателей, так что дискуссии не получилось. Интересно, что папа Мартин в глубине души считал, что Константинополь на самом деле готов принять римскую веру без дискуссий и оговорок и византийцы просят собора, чтобы спасти репутацию и оправдать свою капитуляцию перед римским престолом. Но вскоре папской делегации, направленной в Константинополь в 1422 г., дали понять, что собор, созванный в качестве ширмы для торжественной фактической ратификации унии, был бы неприемлемым для византийцев. Византийцы также сообщили, что если папа заинтересован в проведении собора, то финансировать его придется ему же: в имперской казне нет для этого денег.

Но не только недоразумения между Римом и Константинополем задерживали подготовку собора. Борьба между куриалистами и консилиаристами продолжалась. Папе Мартину при всем его нежелании пришлось, согласно предписаниям Констанцы, провести в положенный срок Павийско-Сиенский собор (1423). Все это было весьма нежелательным развитием событий для папы: ни Мартин, ни его преемник Евгений IV не стремились поддерживать консилиаристский конституционализм.

Стремясь к возрождению папской монархии и отстаивая свою позицию, Мартин и Евгений выказали себя чрезвычайно искусными политиками. В 1430 г. было опубликовано соглашение между греками и латинянами о принципиальном согласии на созыв собора. Последний великий византийский император Мануил II скончался за несколько лет до заключения этого соглашения. Перед смертью он принял монашеский постриг с именем Матфей. На смертном одре (1425 г.) он дал последний совет своему сыну и наследнику Иоанну VIII - все время вести с латинянами переговоры об объединении Церквей, но никогда не отступать от Православия и ничего не подписывать.

Иоанну VIII достался в наследство практически один город. Находившееся на Пелопоннесе Морейское княжество являлось, по существу, независимым государством, которым управляли три его брата. Это было единственное место из всех остатков Византийской империи, которое еще относительно процветало. Однако его столица Мистра, хотя и гордилась своими дворцом, замком, монастырями и школами, больше походила на укрепленное село, чем на настоящий город.

Великая империя умирала, и это осознавали все. Спасти ее могло только чудо.

10. В 1431 г. папа Мартин скончался. Его преемником был избран Евгений IV - убежденный противник консилиаризма. Но в том же 1431 г. германский император Сигизмунд созвал собор в Базеле (1431-1449). Евгений не был настолько уверен в своих силах, чтобы сразу же идти на противостояние, и он послал туда своего легата кардинала Чезарини. Однако, несмотря на этот шаг папы, свою работу собор начал с резких шагов, направленных на конфронтацию: вспомнив решения Констанцы, он потребовал у Евгения предоставить полный отчет о деятельности папства за прошедший период. Евгений решил идти на разрыв: он издал указ, распускающий собор, но тот проигнорировал его и отказался подчиниться. К 1433 г. Евгений капитулировал, отозвал свой указ и вновь начал переговоры с собором. И вот во время всех этих перипетий каждая из сторон, преследуя собственные цели, обращалась к грекам с предложением о соборном восстановлении единства. То, что базельцы даже направляли собственные делегации в Константинополь с приглашением византийцам прибыть на собор для проведения переговоров об объединении Церквей (независимо от папы, также направлявшего свои делегации в византийскую столицу с той же целью), являет всю глубину взаимной оппозиции и даже враждебности двух сторон.

Небольшая константинопольская делегация отбыла на собор, чтобы на месте выяснить условия, предлагавшиеся немцами. Одним из ее членов - византийских посланцев в Базеле - был игумен столичного монастыря Исидор (будущий митрополит Московский). По прибытии на собор он произнес речь в поддержку объединения Церквей; оно, по его словам, "создаст памятник, который сможет соперничать с Колоссом Родосским; его вершина достигнет небес, а его сияние осветит как Восток, так и Запад".

И тем не менее в 1438 г., после долгих сомнений и раздумий, византийцы приняли приглашение папы. Думается, тут сыграли роль несколько факторов, не последним из которых было то, что папские финансы находились в гораздо более лучшем (вернее сказать, в менее худшем) состоянии, чем соборные, - это было весьма важным аргументом для православных делегатов, собирающихся прибыть в Италию. Но имелись и другие причины. Например, при том, что турецкая опасность постоянно возрастала, император не мог себе позволить отлучаться далеко и надолго из своей столицы. В общем-то требования византийцев относительно условий собора были идентичными с высказанными за сто лет до этого требованиями Иоанна VI Кантакузина. Интересно, что папа смог понять важность этого условия для византийцев, в то время как базельцы так и не смогли этого сделать - они приняли решение непременно пригласить православную делегацию в город к северу от Альп. Папа, к тому времени уже значительно усиливший свои позиции, в ответ решил распустить собор и объявил о переводе соборных заседаний в Феррару. Лишь небольшая часть делегатов послушалась папу и, оставив большинство продолжать работу в Базеле, направилась в Италию.

Византийцам совсем не хотелось пересекать Альпы: они намного спокойнее чувствовали себя в приморской Ферраре, куда приглашал их Евгений, чем в окруженном швейцарскими горами Базеле. Ехать туда было слишком далеко и неразумно.

Несомненно, византийцы больше доверяли итальянцам, чем немцам, и к тому же они не слишком хорошо разбирались в причинах западного экклесиологического противостояния. Во всяком случае, они гораздо лучше понимали папство со всеми его претензиями и знали, чего от него можно ожидать, а вот западный консилиаризм был для них совершенно незнакомым феноменом. Иными словами, как уже много раз отмечалось, византийцы не смогли извлечь выгоду из противостояния латинян - папы и собора.

К тому же Базельский собор принял решение вначале рассмотреть гуситский вопрос, а затем приступить к греческим проблемам, и греки весьма обиделись, что их рассматривали в одном ряду с еретиками-гуситами.

И наконец, сама организационная структура Базельского собора сыграла роль в конечном решении византийцев направиться в Феррару. В отличие от предыдущих соборов (Констанцы и Сиены), на Базельском соборе не была принята система национального представительства, когда каждая участвующая страна обладала правом вето и входила в своего рода руководящий комитет. Члены Базельского собора были разделены между четырьмя главными комиссиями по направлениям работы собора (каждый делегат участвовал, по меньшей мере, в одной из комиссий). Это вряд ли пришлось бы по вкусу византийцам. Если бы они приехали в Базель, их тоже разделили бы между четырьмя комиссиями, что никак не сочеталось с их экклесиологическими убеждениями, их ощущением себя представителями всего Восточного христианства, их представлением о роли византийского императора и пентархии патриархов. Конечно, и в Ферраре им пришлось пережить весьма серьезные протокольные сложности. Но все-таки в общем и целом требования православных по вопросам этикета там признавали и относились к ним с уважением. Даже теоретическое верховное положение императора в христианском мире в Италии не отвергалось.