3. Социокультурные предпосылки возникновения христианства

После смерти и воскресения Иисуса Христа в Иерусалиме осталась об­щина его последователей во главе с апостолом Петром Помимо этой об­щины к 60-м годам I века на территории Палестины существовало еще несколько раннехристианских общин. Наличие таких общин на данной территории подтверждено данными науки. В 1947 году недалеко от Мертвого моря (район Вади-Кумран) учеными были обнаружены древние свитки, ставшие известными мировой общественности под названием Кумранских рукописей. Эти рукописи рассказали о поселе­нии иудаистской секты ессенов, которая по многим положениям веро­учения и культа, а также образу жизни, была близка к христианству. Члены этой секты называли себя «Новым союзом», «Общиной нищих», а свое учение «Новым заветом». В рукописях речь идет об «учителе праведности», который говорил о неизбежном конце света, после кото­рого «Бог будет судить человеческие души по их вере». Ессены не были сторонниками идеи, что только евреи — особый богоизбранный народ. Они считали главным не этнический фактор, а духовное единство. В этой общине были простые обряды, такие как крещение, хлебопреломление, общее имущество, взаимная поддержка всех членов.

Сейчас важно объяснить, как из маленькой иудаистской секты христианство разрослось до масштабов мировой религии? Почему народы Римской империи, среди которых прежде всего начало рас­пространяться христианство, оказалась так восприимчивы к этому учению? Богословско-теологический подход связывает этот процесс с «богодухновенностью» христианского учения и деятельностью по его распространению апостолов, «подвижников веры». Мы не отвер­гаем этой версии. Но наша задача раскрыть те естественные, социо-культурные механизмы, которые привели к тому, что учение иудей­ского пророка Иисуса стало мировой религией, оказавшей огромное влияние на ход мирового развития.

В религиоведении на эту тему с разных позиций написано до­вольно большое количество работ. Значительная роль в объяснении этого процесса принадлежит немецкому философу Ф. Энгельсу, по­святившему этой проблеме ряд произведений: «Бруно Бауэр и пер­воначальное христианство», «Книга откровения», «К истории первоначального христианства». Общий вывод этих работ сводится к идее, что к моменту возникновения первой христианской общины в Палестине, общественное сознание народов Римской империи было подготовлено к восприятию этого вероучения. Ф. Энгельс зафикси­ровал как социальные, так и культурные предпосылки для восприя­тия христианства. По его словам «Христианству предшествовал полный крах мировых порядков. Христианство было выражением этого краха» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С. 21).

К середине I века настало время, когда уверенность римлян в том что их мир наилучший из возможных миров, осталось в про­шлом, на смену этой уверенности пришло ощущение неминуемой катастрофы, крушения вековых устоев, близкого конца света. В со­циальных низах возрастает недовольство властвующими, которое периодически принимает форму бунтов, восстаний. Эти бунты, вос­стания жестоко подавляются. Настроения недовольства не исчеза­ют, но ищут иные формы своего удовлетворения.

Христианство в Римской империи первоначально восприни­малось большинством людей как ясная и понятная форма социаль­ного протеста. Оно пробуждало веру в заступника, способного обуз­дать властьимущих, утвердить идею всеобщего равенства, спасения всех людей, независимо от их этнической, политической и социаль­ной принадлежности. Первые христиане верили в близкий конец су­ществующего миропорядка и установление «Царства Небесного», благодаря прямому вмешательству Бога, в котором будет восстанов­лена справедливость, восторжествует праведность над неправедно­стью, бедные над богатыми.

Обличение испорченности мира, его греховности, обещание спасения и установление царства мира и справедливости — таковы социальные идеи, которые привлекли на сторону христиан сотни ты­сяч, а позднее и миллионы последователей. Они давали надежду на утешение всех страждущих. Именно этим людям, как следует из На­горной проповеди Иисуса и Откровения Иоанна Богослова, прежде всего было обещано Царство Божие. Те, которые здесь первые, там станут последними, а последние здесь — там будут первыми. Зло бу­дет наказано, а добродетель вознаграждена, Страшный суд свер­шится и всем воздается по их делам.

Но только этой стороной христианской проповеди, удовлетво­ряющей социальным чаяниям масс, не объяснить широчайшего вли­яния христианства, тех значительных темпов его распространения на территории Римской империи в I—II в. н. э. Причина этого кроется в тех богоискательских тенденциях, которые были характерны для Римского общества в период его глубочайшего кризиса. Социально-психологические корни богоискательства этой эпохи следует искать в настроении беспомощности, покинутости, переходящих в отчаяние и безысходность, в слепую покорность судьбе. Окружающий мир представлялся людям той эпохи погрязшим в пороке и зле, и обычно­му человеку ничего не оставалось делать как покориться, следовать своей участи, пассивно ожидать и надеяться на некое мистическое спасение. В общественном сознании того времени господствующее положение приобретает идея рока, судьбы, неотвратимости того, что предначертано свыше. Свое философское выражение эта идея полу­чила в позднем стоицизме.

В трактовке стоиков, мир представляет собой единое, целост­ное образование. Единый мировой порядок существует благодаря единству и всеобщности божественного Логоса. Божественный ми­ровой Логос является семенем мира, распадающимся на множество семян — Логосов. Каждое семя содержит в себе мысль, разумное на­чало, предопределяющее судьбу каждой части целого. Поэтому по своей сущности мировой Логос тождественен мировой судьбе, боже­ственному промыслу, сотворившему мир и управляющему его суще­ствованием. «Захочешь ли назвать бога судьбой, — спрашивает Сенека и отвечает, — не ошибешься, ведь от него все зависит, он причи­на всех причин. Хочешь назвать его провидением, верно будет сказано, ведь его мудрость все направляет, чтобы не было в мире бес­порядка, и все получило разумный смысл и объяснение. Назовешь ли его природой, не согрешишь против истины, от него все рождено, его дыханием живет. Назовешь его миром, не обманешься. Ведь он есть то целое, что ты видишь, совершенство во всех составляющих час­тях, сам сохраняющий себя, своей силой».

Стоицизм предоставил христианству не только методологи­ческие установки для формирования мировоззрения, но и систему нравственных ценностей. Для него характерна проповедь аполитиз­ма, пренебрежение к реалиям конкретной социальной жизни, отри­цание ценности предметно-телесного и противопоставление теле­сному духовного как более высокой сферы жизненных интересов. «Я не так мал, чтобы быть рабом своему телу — Я на него гляжу не иначе как на цепь, сковавшую свою свободу» — пишет Сенека свое­му другу и покровителю Луцилию. «Помните, — убеждал Сенека, — ничто кроме души не достойно восхищения, а для великой души все меньше ее».

В своей нравственной проповеди Сенека призывал создавать между людьми особое содружество, проникнутое невидимой, но са­мой прочной связью — общину святых праведников, соединяющую в себе мир божественный и мир человеческий. Такую общину, по его мнению, способны создать люди, воплотившие в себе идеалы мудре­ца — стоика. Это люди, свободные от всевозможных страстей и по­требностей, настоящие хозяева самих себя, обладающие всеми доб­родетелями, всегда поступающие правильно и достигшие всех этих качеств отношением непротивления и религиозной покорности к провиденциальному устройству мира. «Мы должны представить в воображении своем два государства: одно, которое включает в себя богов и людей, в нем наш взор не ограничен тем или иным уголком земли, и другое — это то, которому нас приписала случайность. Есть такие люди, которые служат и большому и малому государству, есть такие, которые служат только малому». «Несомненно, — считает Се­нека, — правильный выбор сделали служащие «большому государству». Эта идея религиозного космополитизма была созвучна ожида­ниям избавления, грядущего царства Божия, всемирного религиоз­ного братства, в недрах которого могут найти себе место разные племена и народы. Христианству были также созвучны установки Сенеки о скоротечности и обманчивости чувственных удовольствий, забота о других людях, самоограничении в пользовании материаль­ными благами, недопустимость разгула страстей, скромность и уме­ренность в повседневной жизни.

Другой не менее важный вклад в формирование и усвоение христианского учения, в особенности в среде интеллигенции, внес еврейский философ из Александрии Филон. Философия Филона ба­зировалась на представлении о Боге как высшем существе, стоящем вне времени и пространства, трансцендентном миру (находящемся за пределами мира). В силу своей трансценденции Бог не может вступить в непосредственный контакт с миром, для этого нужен по­средник. На мифологическом уровне эта проблема была разрешена в христианстве через образ агнца — Иисуса Христа, принявшего жертвенную смерть за грехи человечества во имя его спасения. Од­нако становящемуся христианству требовалось дать решение этой проблемы на теоретическом уровне. На этой основе сформировалась так называемая христологическая проблема, которая с особой силой стимулировала богословские поиски, открывала широкое поле для философских размышлений.

В античной философии уже были выработаны определенные подходы в решении проблемы преодоления дуализма мира и его сущности. Пифагорейцы, Платон и его последователи заложили ос­новные методологические принципы учения о духовном единстве мира. Но ни классики античной философии, ни неоплатоники не со­здали концепцию бога-личности. Они трактовали божество как не­кое абстрактно-безличное первоначало, произведшее из себя все бытие. Личностное понимание Бога впервые дано Филоном Алек­сандрийским.

«То, что — личность, неповторимо и неразрушимо, не состав­лено из чего-то внеличного», — рассуждал Филон. Попытка объяс­нить личность причинно-генетически приводит к переходу от одного элемента к другому, вплоть до бесконечности. При этом дроблении теряется личность. Следовательно, чтобы сохранить личность во всей индивидуальности, своеобразии и единстве необходимо допус­тить, что она может быть сотворена из ничего, без всяких предпосы­лок. Личность, так же как и Бог, — беспредпосылочна. Если Бог — аб­солютное начало, то он не может не быть личностью, ибо если он не личность, то ему что-то предшествовало, а, следовательно, он не аб­солютное начало. Таким образом, Бог — это личность и требует лич­ностного отношения и понимания.

Характеристика Бога как личности была существенным шагом вперед в направлении христианского мировоззрения, но не давала пол­ного понимания преодоления пропасти между Богом и миром. Необхо­димо было ввести опосредующие силы Для этой цели Филон использу­ет одно из центральных понятий античной философии — понятие Ло­госа. Так же как и в античной философии, Логос у Филона наделяется рационально-логической и структурно-упорядочивающей функцией. Логос — это мировой порядок, красота и гармония. Это закон, приводя­щий все разнообразие вещей к единству. От него всякая форма, всякая устойчивость и определенность, Взятый сам по себе, в абстракции от те­лесных вещей, Логос есть царство вечных умопостигаемых идей, тож­дественных с божественными мыслями. Мир создается Богом по модели этих идей и служит им отображением.

Но в отличии от античной философии, Логос у Филона выступает как сотворенный Богом дух, который первоначально есть боже­ственный разум. После сотворения реального мира божественный разум сделался имманентным миру. Соответственно идеи и логосы, как божественные составляющие также становятся имманентными миру. В представлении Филона о Логосе не доставало лишь отожде­ствления его с мессией — Христом. Логос, отождествленный с Хрис­том, появится вскоре после смерти Филона в Евангелии от Иоанна:

«Вначале было Слово (в греческом подлиннике Логос) и Слово было у Бога и Слово было Бог» (Ин, 1,1). И далее автор сочинения сближает Иисуса Христа, с Богом через Логос. «Слово стало плотью и обитало в нем» (Ин, ^, 4 J. Таким образом, возникает версия, что извечно суще­ствовавший Логос воплотился в Иисуса Христа. Иисус Христос ин­терпретируется как Бог, но понятие «Бог« — не тождественно поня­тию «Христос». Между ними существует известное различие, ибо иначе трудно понять смысл земного существования Логоса, его цель и назначение в мире. Бог-Отец невидим, а Логос-Сын должен вопло­титься среди людей, чтобы они через него узнали об Отце.