4. Воздействие на сознание и подсознание людей больших чисел для внушения индивиду нужных манипуляторам мыслей, образов, идей.

Психологи давно отмечают, что человек не может мысленно освоить сообщаемые ему большие числа, которые поражают его представление и которые индивиду трудно себе вообразить. И это используется для внушения индивиду нужных махинаторам мыслей, образов, идей.

Пример. Типичное (а их там много) умозаключение из книги З.Крахмальниковой «Зачем еще раз убивать Бога?» (М.:Наука,1994): «Четверть миллиарда — 250 миллионов потеряло население нашего Отечества в XX веке. Почти 60 миллионов из них в ГУЛАГе».

Что значит «250 миллионов потеряло Отечество в XX веке»? Эти люди умерли? А сколько умерло в XIX веке? А за десять лет де­мократического режима в одной только РФ умерло 20 млн. чело­век, без всякого ГУЛАГа. Сами по себе все эти числа ни о чем не говорят, они лишь создают зыбкий образ как инструмент внушения. В приведенном выше рассуждении контекст подталкивает че­ловека к мысли, будто 250 млн. человек стали жертвой советского политиче­ского строя (для этого протягивается нить к ГУЛАГу).

5. Использование несоизмеримых величин. По сути это – применение ложной меры. А применение ложной меры почти всегда сопровождается и грубым нарушением логики.

Пример. А.Н.Яковлев, говоря о «тотальной люмпенизации общества», которое, нужно «депаразитировать», приводил такой довод: «Тьма убыточных …колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других». Вот мера академика-экономиста: убыточных предпри­ятий, колхозов и совхозов в СССР — тьма.

Реальные величины были следующими: В 1989 г. в СССР было 24 720 кол­хозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли.Убыточных было на всю страну 275 колхозов (1% -от числа колхозов), и все их убыткив сумме составили 49 млн. руб. — 0,2% от прибыли колхозной сис­темы. В целом рентабельность колхозов составила 38,7%. Величи­на убытков несоизмерима с размерами прибыли. Колхозы и совхо­зы вовсе не «висели камнем на шее государства» — напротив, в от­личие от Запада наше село всегда субсидировало город. Аргумент, основанный на количественной мере, был ложным.

Заметим, что понятия рентабельность и убытки в советской хозяйствен­ной системе были чистой условностью, ибо они планировались. О каких убытках можно говорить, если закупочные цены на про­дукцию сельского хозяйства и промышленных предприятий, так же как цены на используемые ими ресурсы устанавливаются в ад­министративном порядке! Это бессмысленный разговор.

Здесь, помимо ложной меры, наблюдается и грубое нарушением логики. Ведь если, как по­стоянно утверждалось, в целом промышленность и сельское хо­зяйство были убыточны («люмпенизация общества тотальная»), то за счет чего же покрываются эти убытки, за чей счет кормились почти 300 млн. паразитов, да еще помогали «третьему миру», летали в кос­мос и были вооружены до зубов?

Кормление работников», то есть их зарплата, входит в обязатель­ные издержки самого существования предприятия, его содержа­ния владельцем. Никаких оснований говорить о «паразитизме» работников убыточного предприятия нет, это просто не связан­ные между собой сущности.

Более того, даже в капиталистиче­ском хозяйстве задачи владельцев не сводятся к получению при­были от каждого предприятия, и на какого-нибудь профессора, который назвал бы работников корпорации «Локхид» с ее много­летней убыточностью паразитами, посмотрели бы как на идиота или вредителя. Что же говорить о плановом хозяйстве, работаю­щем как единое целое, владельцем которого является народ, а управляющим — государство!

Часто можно слышать еще один миф, упоминаемый в качестве одной из причин нашей «низкой экономической эф­фективности»: «Все воруют!» Мол, русский народ по природе своей вор (поминали и Карамзина).

Действительно у многих советских людей была такая нехорошая привычка, как принести что-нибудь полезное для дома с работы (они назывались в СССР «несунами»: «Рабочий, ты на заводе хозяин, а не гость! Тащи с завода каждый гвоздь!» ). То ацетону из лаборатории, то краски, то шерсти с фабрики. Но ведь нужно применять меру! А то можно легко поверить в миф, будто масштабы этого явления столь велики, что окончательно подорвали все народ­ное хозяйство СССР. И, уж во всяком случае, они многократно перекры­вают то, что наблюдается в «цивилизованных странах».

В 1990 г. были впервые опубликованы данные о до­ходах «теневой экономики». По уточненным оценкам Госкомстата СССР они составили тогда 99,8 млрд. руб., (в том числе от произ­водства и продажи самогона — 35 млрд. руб.). А хищения государ­ственного и общественного имущества (это и есть «все воруют») составили всего 5,4 млрд. руб. В масштабах народного хозяйства это ничтожная величина — в 1990 г. ВВП СССР (он тогда называл­ся валовой общественный продукт ) составил 1632 млрд. руб.

А что же мы видим на «честном Западе»? Вот данные из доклада ми­нистерства юстиции США: за пятилетку 1990—1994 г. только в од­ной отрасли, в системе здравоохранения США, хищения состави­ли 418 млрд. долларов. Миллиардов долларов!

Еще пример. Академик А.Г.Аганбегян: «…Вследствие абсурдности плановой системы в сельском хозяйстве СССР имеется в два-три раза больше тракторов, чем не­обходимо. СССР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хвати­ло бы в два или три раза меньше машин».

При чем здесь производство тракторов в США? Сколько тракторов следует считать необходимым именно для СССР? Сколь­ко тракторов имеется в ФРГ, в Италии, в Польше?

Разве не удивительно было слышать, что советским колхозникам хватило бы в три раза меньше тракторов, чем то, что они имели? Когда же наша промышленность успела так перенасы­тить село тракторами?

А.Г.Аганбегян не указал типичную норму насыщенности хо­зяйства тракторами в той экономике, которая лишена «пороков плановой системы» и предлагалась нам как пример для подража­ния. Но разве на Западе фермеры имели в три раза меньше тракто­ров, чем советские колхозники? В действительности среднеевро­пейская норма в тот момент (1988 г.) была равна около100 трак­торов на 1000 га пашни, а в СССР имелось 12 тракторов на 1000 га. В сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в16,5 раз меньше, чем в ФРГ, и в 7 раз меньше, чем в Польше. А страну уверяли, что колхозникам разумно было бы иметь тракторов в 20 раз меньше, чем в Польше, в 50 раз меньше, чем в ФРГ и в 120 раз меньше, чем в Японии. Иска­жение меры столь велико, что возникает ее острая несоизмери­мость с реальностью.

Что же произошло с тракторной промышленностью СССР и РФ после таких заявлений? Ее стали подрывать уже при Горбачеве и практически ликви­дировали после 1992 г. На радость зарубежным конкурентам. Или заказчикам?