12 В конце XIX в. В Китае, по некоторым данным, грамотных среди мужчин было около 4%, среди женщин —0,1% [72, 159].

заниматься. Покидать помещение они могли лишь пооди­ночке и с разрешения учителя [46, '67—74; 87, 52—62].

Строгие порядки и напряженный темп занятий в китай- ской школе были связаны прежде всего с организацией и содержанием процесса обучения. Вкратце суть его своди- лась к следующему. В 5—6-летнем возрасте мальчика приво- дили в школу, где он отвешивал поклоны изображению Кон- фуция и учителю, получал от последнего свое новое, школьное имя и приступал к занятиям. На протяжении первых ееми- восьми лет школьники изучали только язык. Сначала они со слов учителя заучивали наизусть «Саньцзыцзин» («Троесло- вие») [911; 921; 683] — набор стихотворных строк, состоявших in грел слов-иероглифов и представлявших нечто вроде ди- дактический энциклопедии, дававшей запас терминов и вво- дившей в крут предметов, составляв \ основу обучения.

Тщательно вызубрив текст- и еще не понимая смысла, учени­ки затем начинали учить, знаки заученных ими слов, по четыре-шесть знаков в день. Они писали эти знаки на полу­прозрачной бумаге по трафаретным листам или заполняли контуры иероглифов кистью по начертанному рядом образцу. Для упражнений использовались также белые лаковые раз­графленные на квадратики дощечки, на которых писали тушью (потом ее смывали водой).

Одолев «Саньцзыцзин», ученики приступали к следующему этапу — к «Цяньцзывэнь» («Книга тысячи иероглифов») [912] и «Боцзясин» («Список фамильных знаков») [467], ко- торые выучивались таким же образом. Изучив около 2—3 тыс. знаков, многие на этом заканчивали учебу и отсеивались. Только те, кто успешно сдавал экзамен за начальный курс специальному инспектору, мог продолжать учебу в уездном или провинциальном училище. Значительная часть таких ■ чп пин, р.п полагавшихся в городах и крупных поселках, так- |El «'ii II ч.и iiii.iMii учебными заведениями, хотя наряду с ни- ми ИМбЛИСЬ " 'уда решенные. В этих школах занятия под-

росткон начинались с выучивания наизусть классических тек- | «Сышу» и «Уцзин». Каждая из девяти книг сначала на- крепко вызубривалась. Затем изучались иероглифы. И только ПОСЛе этого остававшиеся до тех пор непонятными древние и кеты учитель с помощью комментариев «переводил» на раз- i опорный язык и объяснял ученикам. Одолев за несколько лет все девять книг, старшие ученики изучали стилистику, основы стихосложения, занимались каллиграфией, тренировались в написании сочинений и толковании классиков [подробнее см.: 48; 71; 76; 90; 417; 910; 936]. Хорошее знание древних текстов, умение свободно оперировать цитатами из изречений мудрецов и, как вершина, умение составлять собственные сочинения, в свободном стиле излагавшие мудрость древних,— такова была, по сути дела, вся программа обучения. Далеко

'3 Лик. 1(51

193

не каждый одолевал ее. Только наиболее способные и усид­чивые могли овладеть всей суммой необходимых знаний и оказаться достаточно подготовленными к экзамену на сте­пень сюцай — первую ученую степень, открывавшую путь к дальнейшей карьере.

Иными словами, вся система школьного обучения (круг изучавшихся дисциплин, методика изучения текстов, общий багаж знаний, целенаправленность школьного курса) была поставлена на службу конфуцианским принципам и тради­циям. Захватив со времен Хань систему народного образова­ния в свои руки, конфуцианцы настолько умело приспособи­ли ее для своих целей, что на протяжении долгих веков и тысячелетий китайская школа учила детей в первую очередь тому, что соответствовало политике, этике и прочим принци­пам конфуцианства. В строгом соответствии с теорией и прак­тикой конфуцианства китайская школа на протяжении десят­ков поколений не учила учеников ни думать, ни рассуждать, ни анализировать. Имея дело, как правило, с наиболее спо­собными юношами, школьная система с ее главными мето­дическими принципами — вызубриванием и запоминанием — Способствовала ЛИШЬ тренировке памяти и увеличению ее объема с тем, чтобы с ранней молодости вложить в головы учеников как можно больше готовой и апробированной муд­рости, которую следовало слепо принимать на веру. Эта си­стема воспитывала учеников в духе беспрекословного повино­вения конфуцианской догме, в духе почтения перед авторите­тами старины. Старательно изучая древние каноны, в сотый и тысячный раз схоластически перепевая банальности и трю­измы, выпускники китайской школы, люди очень грамотные и по-своему весьма образованные, постепенно проникались верой в незыблемость и абсолютное совершенство привитых им принципов жизни и мышления. Они превращались в само­уверенных начетчиков, высокомерно игнорировавших практи­ку, опыт, жизнь, не допускавших и тени сомнения в том, что именно им ведома вся мудрость и что именно они должны управлять страной.

Традиционная конфуцианская система обучения, оставляв­шая фактически в стороне все науки негуманитарного цикла [159, 172—173] и дававшая всем выпускникам совершенно одинаковую подготовку (в смысле предметов обучения и ха­рактера образования), нередко вызывала протесты со стороны наиболее умных и дальновидных политических деятелей и ру­ководителей-администраторов. Это и понятно, ибо даже в условиях конфуцианского государства с его однобокой куль­турно-этической ориентацией в системе' администрации необ­ходимы были специалисты различного профиля. Не случайно один из виднейших государственных деятелей и реформаторов средневекового Китая Ван Ань-ши (1021 —1086) в своих до-

кладах императору настаивал на необходимости реформиро­вать систему образования, которая не столько воспитывает таланты, сколько «губит их». Ван Ань-ши резко критиковал такой порядок, при котором человека, получившего доступ к службе в результате изучения древней литературы, назна­чали то судьей, то казначеем, то даже военачальником. Он настаивал на введении специализированного образования: «Талант может совершенствоваться только в своей специаль­ности и погибает, если им разбрасываться» (64, 61].

Казалось бы, требование совершенно разумное и служив­шее лишь делу укрепления той структуры конфуцианского государства и общества, которой столь дорожили власть иму­щие. II нее такп оно, как и многие другие реформы, время от времени предлагавшиеся различными министрами и чинов­никами средневекового Китая, вызвало решительные возра­жения консервативно мыслящих конфуцианцев, видевших во всяком подобном предложении покушение на устои, завещан­ные предками ¹³. Разумеется, при этом немалую роль играло и опасение лишиться монополии на власть, если бы какая-нибудь подобного рода реформа открыла дорогу наверх еще для кого-либо, кроме знатоков конфуцианских древностей.