Культ животных и растений

На протяжении тысячелетий дракон всегда был первым в ряду обожествлявшихся китайцами животных (включая ми­фических монстров) и растений. Рассказами о драконах бук­вально заполнены тысячи страниц не только литературных, но и серьезных исторических сочинений, даже классических книг. Начиная с ханьского Лю Баиа, дракон в Китае всегда был символом императора [748, 122—125]. Только сам импе­ратор и ближайшие его родственники имели право на эмбле­му с изображением дракона с пятью когтями на конечностях. Родственники более далекие имели право лишь на четыре когтя, остальная родня и санозиики — лишь на эмблему с изображением змееобразного существа (так сказать, эрзац-дракона) .

Дракон в китайской мифологии имел определенный кано­нический облик, сущность которого, по традиции, сводилась, к композиции из девяти черт: рога оленя, голова верблюда, глаза демона, шея змеи, внутренности черепахи (вариант: живот большого моллюска), когти орла, лапы тигра, уши бы­ка, а также то обстоятельство, что дракон слышал не ушами, а рогами. Разумеется, такого рода мифическая композиция допускала и отклонения — существовали самые различные варианты изображения дракона [748, 62—98]. Но господ­ствующей всегда была именно эта схема распределения ча­стей тела дракона. Обычно в Китае всегда выделяли несколь­ко категорий драконов: небесных, земных [484], подземных. Кроме того, их делили на белых, голубых, красных, желтых

и черных. Категория и цвет дракона в какой-то мере свиде­тельствовали о его основных функциях: драконы-божества были подателями дождя, подземные — охранителями сокро­вищ земли, голубые отличались милосердием, белые — добро­детелью, желтые — вниманием к жалобам и мольбам и т. п. [191; 340, т. V, 680—693; 652, 48; 793, 131 — 139].

Следует заметить, что, хотя среди китайских драконов изредка встречались драконы-чудища, символизировавшие зло (вспомним сражение Чжан Дао-дина с подземным драко­ном), в целом дракон в китайской мифологии, в отличие от европейской, всегда воспринимался как символ добра, мира и процветания. Естественно, этому в немалой степени способ­ствовал культ дракона-подателя дождя. Видимо, в какой-то мере сыграл здесь свою роль и культ дракона — патрона им­ператора и в конечном счете всего Китая, как империи. Не случайно и главный праздник дракона 5-го числа 5-го ме­сяца ежегодно был одним из самых популярных праздников китайского народа. Происхождение его, видимо, уходит во времена глубокой древности. Позже этот праздник стал ассо­циироваться с днем памяти великого древнекитайского поэта Цюй Юаня, который еще в III в. до н. э. утопился в реке Ми-лоцзян в знак протеста против преследовавших его феодаль­ных правителей. Праздник этот заключался в плавании по рекам в больших лодках с носами в виде дракона и в прине­сении жертв духу Цюй Юаня (в какой-то степени всегда отождествлявшегося с духом водного дракона [739, 42—43]). Праздники в честь дракона обычно отмечались также в кон­це 5-го и в 6-м месяце по китайскому календарю. В эти дни в храмах Лун-вана служили благодарственный молебен, при­носили жертвы.

Дракон был первым из четырех священных животных, издревле особо почитавшихся китайцами. Остальными тремя были феникс, еляаорот-цилинь и черепаха. Чудесная птица, почитавшаяся уже в древности [483], появлялась, по преда­нию, только в период добродетельного правления и была как бы эмблемой добродетели, верности. Считалось, что самка и самец (хуан и фэн— отсюда китайское наименование фе­никса — фэнхуан) очень нежно привязаны друг к другу. Это свойство феникса многократно воспевалось китайскими поэта­ми, а сама птица стала со временем символом супружеской любви и верности. Единорог-^и/шнь, как полагали китайцы, являлся людям лишь раз в несколько столетий. Он символи­зировал мир и процветание и обычно возвещал о рождении великого мудреца (существует легенда, что он появился неза­долго до рождения Конфуция). Поэтому культ цилиня был связан с надеждами на рождение мудрых и добродетельных людей, а иконографическая традиция обычно представляла его несущим младенца. Изображение цилиня, несущего на спине

младенца мужского пола, молодые супруги нередко вешали в своей комнате.

«Великая черепаха»— единственное реальное животное рядом с тремя остальными священными существами-монстра­ми— была наиболее почитаемой еще со времен Инь, когда панцири считались надежным материалом для гадания, т. е. для общения со сверхъестественным миром. Позже черепаха • стала символом долголетия, силы и выносливости. Каменные изваяния черепахи служили излюбленным фундаментом для стел (быть Может, не без влияния индийских легенд о чере­пахах, на которых стояли слоны, державшие на своих плечах мир). Такие же каменные изваяния стали затем сооружаться и на берегах рек —черепаха почиталась в качестве духа-по­кровителя речных дамб. Кроме того, считалось, будто самка черепахи может производить па свет детенышей без участия самца. Эта «странность» вызвала к жизни легенду, казалось бы, прямо противоположную по смыслу: черепахе стали при­писывать похотливость, способность превращаться в женщину и соблазнять мужчин. В результате выражение «сын черепа­хи» стало восприниматься как оскорбление («бастард»),, а изображение очертаний черепахи на стенах или дверях дома было в Китае эквивалентом мазания ворот дегтем в етарой России

Объектами благоговейного почитания, подчас даже куль­та, были и другие животные. Пожалуй, первое место среди них всегда занимал тигр, царь зверей в представлении китай­цев (знавших о льве в общем-то понаслышке). Тигр почитал­ся в первую очередь как гроза демонов: почти все великие маги-устрашители демонов изображались сидящими на тигре. На лбу тигра часто изображали иероглиф ван (царь). Кроме того, тигр считался также грозой демонов болезней и, следо­вательно, ев какой-то мере патроном здоровья. Его клыки и когти, изящно обрамленные в серебро, служили ценными амулетами; истолченные в порошок кости тигра добавляли в воду или в чай в качестве лекарства от лихорадки и других болезней. Даже вышитые на детских туфельках морды тигра могли сделать свое дело и спасти малыша от напастей [340, т. V, 659—712; 464, 455—461; 616, 64—65; 793, 394—411].

Как и тигр, грозой вредителей и демонов с древности в Китае почитался кот. Поскольку главным вредителем шел­ководства считались крысы, пожиравшие грену, кот рассмат­ривался в качестве патрона-покровителя шелководства. В ря­де местностей духу кота приносили даже жертвы в специаль­ных кумирнях. Потеря домашнего кота воспринималась как признак несчастья. Однако появление в доме чужого кота тоже было предвестием беды — полагали, что кот предвидит обилие крыс и мышей в доме, а это, в свою очередь, явный признак обнищания и бедности хозяйства. Кроме того, кот,

как и тигр, считался обладающим магической силой: способ­ность видеть в темноте рассматривалась как доказательство умения общаться с демонами. Сохранились даже легенды •о том, что после смерти можно превратиться (переродиться) в кота, дабы отомстить своим преследователям.

Важным объектом ритуального почитания был петух. Во-первых, он рассматривался как символ солнца, глашатай прихода божества дня. Во-вторых, как защитник от огня, пожара. Изображение красного петуха, обычно на высоком шесте, воздвигалось каждый Новый год у дверей дома. Нако­нец, в-третьих, он тоже был грозой демонов: живого белого петуха привязывали к крышке гроба в дни погребальных про­цессий для отпугивания демонов. Подарить петуха или хотя ■бы леденец в виде петушка было принято в момент брачной церемонии.

Культ льва проник в Китай сравнительно поздно, вместе с буддизмом. В какой-то степени лев в Китае всегда оставался символом буддизма (недаром считалось, что Будда до своего последнего перерождения десяток раз рождался в обли­ке льва и много меньше — в облике других существ). Каменные изваяния пары львов почти всегда стояли у входа в буддийский храм: они охраняли спокойствие храма, отгоня­ли злых духов. Интересно, что императоры последней, маньчжурской по происхождению, династии Цин, отождест­влявшие свой этноним (маньчжу) с буддийским Маньчжушри, питали особую склонность к львам (в буддийско-китайской мифологии и иконографии Маньчжушри обычно изображался верхом на льве). Тибетские ламы нередко присылали им имен­но львов в качестве своей символической дани [340, т. V, 707—713; 461, 464-465; 793, 57--58, а также 177—198 и 251—253].

Число животных, бывших объектом ритуального почита­ния (не говоря уже о тех, кто был эмблемой или символом определенных свойств или пожеланий и о которых будет идти речь особо), довольно велико. Кроме перечисленных выше наиболее значительных можно упомянуть об обезьяне (резуль­тат индо-буддийских влияний), змеях (в их честь иногда воз­двигали специальные кумирни, где монахи разводили змей). Но, пожалуй, самое заметное место во всем «зверином» фольклоре занимали лисы.

Культ лисы, лисы-демона, лисы-монстра, был необычайно распространен в Китае. Проделкам лис, «лисьим чарам», многочисленным историям о вмешательстве лис в жизнь лю­дей посвящена в Китае целая литература, возглавляемая «лисьим эпосом» Ляо Чжая [115]. Начало культа лисы в Ки­тае уходит в древность. Поскольку лисьи норы нередко бы­вали по соседству с могилами, выползающий из-под старых могил лис считался мистическим воплощением души мертвеца.

Лисам приписывали искусство перевоплощения: в возрасте 50 лет она может превращаться в женщину, в 500 лет — в обольстительную девушку, а в 1000 — становиться «небес­ным лисом», владеющим всеми тайнами природы. Превраща­ясь в женщин, лисы соблазняли мужчин, а затем нередко убивали их или приносили большие беды. Подчас они даже выходили замуж, рожали детей, .по и здесь, как правило, дело не кончалось добром. Попасть .в лапы к лисе, поддаться «лисьим чарам» — это последнее дело в глазах каждого ки­тайца, тратившего обычно немало сил и средств, чтобы обза­вестись амулетами, призванными обезопасить его от влияния лис. Даже иероглиф лисы нередко избегали писать, заменяя его другим, сходным по звучанию [243, 139; 464, 461—463].

Страх перед лисой и накликаемыми ею бедами всегда был очень велик. Не Случайно лису наградили даже биографией, суть которой сводилась к тому, что она первоначально была похотливой женщиной, которую еще в древности за ее грехи обратили в лису. Казалось бы, лиса, этот своеобразный «царь демонов» в Китае, должна была бы быть чем-то вроде экви­валента европейского черта. Однако на практике было иначе. Та же самая лиса, невзирая на все ее злые чары, была объектом ритуального почитания. В ее честь по всей стране воздвигали кумирни, ей приносили немалые жертвы. Конечно, здесь было немало от страха, от желания задобрить злого демона. Вместе с тем лиса считалась существом, которому ведомы все тайны природы и которая может поэтому (если к ней отнестись с добром) и вылечить от болезни, избавить от беды, даже посодействовать в обогащении. Некоторые люди были уверены, что своим процветанием они обязаны именно тщательным жертвоприношениям в честь лисы.

Объектами культа и ритуального почитания были и мно­гие растения. Особенно это относилось к старым могучим деревьям: их никогда не срубали и нередко приносили жертвы в честь обитавших в них духов. Считалось даже, что из сто­летних деревьев, если их срубить, может потечь кровь. Из крупных деревьев более всего почитали сосну, символ долголетия и бессмертия. Из плодовых — сливу (ее ветвям приписывалось свойство изгонять злых духов), гранат (его плод с множеством зерен всегда символизировал пожелание обильного потомства), каштан (символ многодетности). Но первое место среди всех принадлежало, безусловно, перси­ковому дереву и его плоду, легендарному персику бессмертия.

Само дерево, его ветки, цветы, не говоря уже о плодах,— все это наделялось в представлении 'китайцев чудодействен­ными свойствами и использовалось для изгнания демонов, лечения многих болезней, в качестве амулетов во времена эпидемий и т. п. Даже те стрелы, которые Чжан Сянь вы­пускал в Небесного Пса, должны были быть обязательно из

персикового дерева. Общее почитание персика и персикового дерева усиливалось даосскими легендами о Сиванму и ее са­дах с персиками бессмертия, якобы созревавшими раз в три тысячи лет. Отсюда персик — один из главных символов бес­смертия: нередко на изображениях божество бессмертия и долголетия предстает как бы выходящим, рождающимся из персика. Кроме того, нежный персиковый цвет является символом женщины, невесты: весной в дни свадеб невестам обязательно дарили ветки с цветком персика [340, т. V, 717—728; 616, 229; 793, 312—313].

Издревле китайцы с благоговением относились к тысяче­листнику, по стеблям которого гадали еще в эпоху Чжоу. Священным цветком после проникновения в страну буддизма стал лотос, на котором, по преданию, восседали и Будда и Гуань-инь и который использовался в качестве вместилища для транспортировки душ умерших буддистов в рай. После появления в Китае культуры чая в ряде районов страны воздвигли кумирни в честь божества чая [777, 492]. Одухотво­рены и оделены божествами-патронами были и еше некото­рые виды растений.

Итак, многие представители растительного и животного мира почитались за их якобы чудодейственные свойства, дру­гие— за приписанную им символику, третьи — как атрибуты того или иного божества. Однако большинство почитаемых животных и растений находились в числе почитаемых, глав­ным образом, за то, что они могли противостоять демонам зла. Эта интересная особенность побуждает подробнее оста­новиться на проблеме злых и добрых демонов и духов в син­кретической религии китайцев.