logo
ЛОРТЦ История Церкви II

I. Духовное и социальное развитие

1. Первую точку привязки нам дает многообразие происходящего (§ 73, 1): у эпохи нет более глубокого (содержательного) единства.

До Французской революции расхождение мировоззренческих направлений было еще практически скрыто. Мировоззрение XVIII столетия было — несмотря на упомянутый радикализм — еще единым. Европейское человечество, как мы видели, было в значительной своей части едино в признании «Бога», «добродетели», «потустороннего мира». ВXIX веке, если не считать Церковь, это актуально лишь для узких кругов. — Причина: то, что XIX столетие довело основополага ющие позиции Нового времени до крайнего развития. Процессы, разворачивающиеся в этом веке, демонстрируют (особенно с 1850 г.) мировоззренческий радикализм, чуждый тождественным или аналогичным стремлениям предшествующих веков. Однако в основном мы имеем дело с доставшимися от прошлого разлагающими идеями, которые теперь продумываются до конца. XIX век — наследник более чем четырехсотлетней многосторонней разлагающей работы, и прежде всего исполнитель заветов Просвещения и Французской революции. С другой стороны, и то, и другое, а также связанная с обоими факторами секуляризация (которая началась в Германии в 1803 г. и— с точки зрения реальной политики, а не духовной! — закончилась с уничтожением Церковного государства в 1870 г.) теоретически и материально отделяют его от прошедшей эпохи. Это особенно ясно для церковной сферы, если задуматься над тем, что один из важных факторов церковного благочестия, жизнь орденов, в первые 60_70 лет этого столетия сокращается в ужасающем масштабе. Тем более что и в католических землях большая часть монастырей исчезает по причине секуляризации. Только в Баварии Людвиг I заботится о восстановлении монастырей бенедиктинцев, даже основывает новый в городе, который был его резиденцией (св. Бонифация)199. Прошедшее несло церковный отпечаток на всех формах своего существования; пока благодаря традиции и унаследованным жизненным формам большого стиля оно еще оказывало (видимое) влияние (даже и в самых внешних формах), разрушительные идеи были ограничены в своем воздействии. Но со временем индивидуализм и субъективизм более не встречали никаких преград; объективизм и объективное во всех формах были последовательно разрушены; отрицалось не только церковное вероучение, но и вообще любой внешний авторитет; общезначимые законы мышления и действия были поставлены под вопрос.

2. Субъективизм развился в скептицизм, точнее — в релятивизм, в убеждение или чувство, что нет ничего совершенно прочного и общезначимого, что ни одно даже и самое парадоксальное и радикальное воззрение не является более невозможным, будь то в сфере искусства, хозяйства, философии, науки или религии. Вместо того чтобы благодаря бесконечно размножившимся историческим штудиям сформировать вкус к традиции, повсюду — слишком односторонне — видели смену решений, отсутствие прочности и стабильности. В течение десятилетий преувеличивая сам себя, этот релятивизм изменил в угрожающем масштабе весь облик духовного бытия человечества. Это был — и есть — величайший процесс внутреннего разложения, который когда-либо человечество переживало в ходе своей истории. Он возник сразу во многих областях. Его последовательным результатом был — и является — необозримый хаос мнений, систем, направлений во всех областях практической, духовной и эстетической жизни. Система «как если бы» (Vaihinger), ужасающая степень непонимания реального, простого была и остается окончательной формулировкой этого ставшего бессмысленным «поиска» и эксперимента.

Собственно религиозная и вместе с тем в более тесном смысле церковно-историческая функция этого процесса осуществляется через уменьшение распространенности христианской веры и христианских обычаев, которое в свою очередь проявляется в прогрессирующем, постепенно охватывающем все и всех обмирщении, так что люди все более ищут смысл жизни в наслаждении (жизненном стандарте), в заслуге, а не в служении. В новейшее время осознание долга, поддерживающего всю жизнь, угасает в опасной пропорции.

3. а) В социальной области эпоха — особенно начиная со второй половины века — отмечена подъемом четвертого сословия и его требований (пролетариат). Демократическая идея развивается в социалистическую. Как и национализм, социализм трансформировал весь мир, став важным фактором его духовной жизни.

б) Сущность и рост социализма теснейшим образом связаны с современным хозяйством (капитализм и индустриализация), включая особые проблемы мегаполисов200 и внезапно разросшихся фабричных городов вместе с их нуждающимися кварталами с недостатком простора и совершенно определенной атмосферой, чуждой вере, Церкви, молитве, что хотя и обясняется их неукорененностью, все же во многих аспектах происходит не без соучастия христиан. Последствия всех этих процессов обострялись по мере того, как социальное законодательство медлило прийти на помощь хозяйственной немощи (что произошло только в конце века). Прежде всего в этих колоссальных проблемах важно следующее: (1) из-за механизации рабочий обречен на обездушенную деятельность без творческого аспекта (таким образом, этот труд не доставляет радости, или по крайней мере не доставляет в достаточной мере). Это приводит к неслыханно острой борьбе за материальное существование, оставляющее мало места для самоценного понимания своего трудового достижения201, а также для мыслей о вере, об искуплении, о любви, но зато увеличивающее напряженность, благоприятную для беспощадности, ненависти и ожесточения; (2) разрушение традиции. Новые и новые десятки и сотни тысяч людей все быстрее концентрируются на относительно тесном «пространстве» без владения землей, без связи с предшествующими поколениями, и в силу этого необходимым образом возникает внутренне почти не сплоченная, лишенная традиций масса. Однако «без традиций» означает без связи с силами порядка, с авторитетом, т.е. с христианством, Церковью, религией, государством; (3) обезличение человеческой работы и разрыв ее связи с природой; (4) широкий отказ от христианс кого духа любви к ближнему и понимания как физических и душевных нужд «пролетариата», так и элементарной социальной справедливости у собственников; (5) тот факт, что роковым образом Церковь подняла социальный вопрос относительно поздно (после Маркса и Энгельса!) и затем достаточно долго лишь с половинной энергией проводила в жизнь великие инициативы (Кеттелер, Лев XIII; Вихерн, Штёккер для евангелической Церкви). Христианство XIX в. практически отказалось решать социальные проблемы. Таким образом, и на него падает доля вины за уход рабочего класса из церкви, а частично и за его обращение к атеистическому по существу большевизму.

4. Единство этой картины не производит впечатления полного. В начале века наличествует ориентированная на традицию романтика; и прежде всего, как представляется, общественный идеал социализма противоречит господству субъективизма. Здесь, несомненно, мы сталкиваемся с очень значимой реакцией, а также с начатками явлений нового рода, однако все это не в состоянии заставить переменить имманентное, заранее предопределенное развитие XIX века.

Что касается романтики, ее тоска по объективным силам и образам средних веков последовательно пронизана субъективными тенденциями, апелляцией к чувствам. Социализм XIX в. (по крайней мере континентальный) в своем радикальном отверожении иерархического авторитета в высокой степени основывает ся на субъективных пожеланиях отдельного человека, а вслед за тем — отдельного социального слоя. Даже и в политической области XIX век — эпоха субъективизма. Исключения — только кажущиеся. Даже реакционное государство — Пруссия и Австрия Меттерниха — результат развития просветительского абсолютизма, чья сущность была раскрыта в «деспотическом субъективизме» Наполеона. Как бы ни сказывались в «Реставрации» (1815/30/48) более универсальные и объективные тенденции (например, Священный союз), они не определяли характер времени; они были только попыткой (часто субъективно-эгоистической) ограничить либерально-индивидуалистическое развитие в политической области (например, вмешательство Священного союза в пользу иберийских и итальянских монархов в двадцатых годах XIX в.). Это не удалось. Развитие явно направлялось вопреки этой реакции (через этапные даты 1830 и 1848 гг.) в сторону современно го конституционного государства с его либеральным парламентаризмом. Во всяком случае, уже в его рамках этот процесс повел к современному национализму народного и культурного государства. Его целью стало развить через себя все внутренние силы народного своеобразия, консолидировать его и прочно держать в своих руках в борьбе против всех остальных государств, сделать свой народ значимым для всего мира; прежде всего это означает обеспечить его экономичес кие интересы: высшее выражение индивидуализма в форме «народной личности».

5. Этот национальный партикуляризм был лишь внешне преодолен значитель ными материальными и духовными связями во всемирном масштабе, которые к концу столетия были установлены с помощью транспорта, торговли и телеграфа, всемирных конгрессов, посвященных науке и экономике, миссионерства и социализма, путем обменов в образовательной и потребительской областях между нововозникшими мировыми империями. Эти связи имели и имеют величайшее значение во многих аспектах. Но они либо сами по себе были и остаются проявления ми национального, т.е. националистического партикуляризма, разделившего мир, либо не оказали соразмерного влияния на реальное формирование процесса. Внешнее единство распалось при первом же серьезном испытании на прочность. Уже первая мировая война 1914_1918 гг. дала тому доказательство (в том числе и из-за разрыва христианского и католического мира между двумя фронтами) — явление, которое повторилось после второй мировой войны (ср. § 125, 12). Еще более ужасающим образом продемонстрировал то же самое национализм, сталинизм и коммунизм в Китае. Кажется, что недавно пробудившиеся «новые» народы в Африке и других частях света также соскальзывают в мрачную эпоху национализма.