§99. Квиетизм

1. Сильному акцентированию человеческой воли в процессе спасения, как это делали иезуиты, помимо янсенизма противостояло еще и другое крайнее воззрение: требование полной пассивности в уповании на волю Божию, квиетизм. Каждая истинная мистика несет в себе «квиетистские» элементы, в том числе и церковная мистика XVI и XVIIвв.; ибо предпосылкой истинно мистической молитвы, созерцания, всегда является внутренняя бедность, духовное «annihilatio» («оторванность», § 69, 3). Но истинно католические мистики не стремятся к односторонности, к полному самоустранению из активной жизни, не считают созерцательную жизнь единственно стоящей, не отказывают себе в праве в общении с Богом высказывать свои желания, хотя бы желание достичь святости, тем более они не пренебрегают использованием обычных церковных средств спасения души, не отвергают их со спиритуалист ическим высокомерием.

2. а) Осужденный Церковью односторонний квиетизм XVIIв. (ср. ниже) опирается, с точки зрения духовно-исторической, на многие первичные формы, ведущие свое происхождения с Востока и с Запада. Уже весьма похвальная, но односторонняя оценка созерцания божественного света в восточной Церкви несла в себе опасные признаки квиетизма. Но и Запад уже в средние века знал нечто подобное в лице «Братьев и сестер свободного духа». Они отвергали главные христианские доктрины, но и закон нравственности тоже. Истоки этой секты теряются в прошлом, впервые о них услышали в XIIIв. Испания в XVIв. пережила аlumbrados (illuminati), которые также представляли квиетистские тенденции, хотя и значительно ослабленные. И здесь так же рука об руку с «созерцанием Бога» шла моральная расслабленность. И точно таким же образом опасность пантеизации существовала со стороны мистических сект в Германии.

б) Всем названным выше опасностям подвергался испанский представитель белого духовенства Мигель де Молинос († 1696г.). Из богословски корректного, глубоко благочестивого, ревностного пастыря душ он превратился в Риме в квиетиста того типа, о котором говорилось выше. Он учил, что христианское совершенство состоит в том, чтобы предать себя в руки Господа, и преданность эта есть не что иное, как полная пассивность души. У многих героев церковной реформы XVIв., в том числе у Филиппа Нери, Терезы Авильской, Франциска Сальского и Винсента де Поля (ср. §97), а также у янсенистов, мы снова и снова читаем о любви, а также о совершенной любви Бога; теперь же прославляется только эта любовь, только она: «amour pur». Достойной порицания объявляется не только молитва, обращенная к Богу с просьбой (если это не просьба о предании себя воле Божией), но и личные моральные усилия. Перед нами— нереалистичный спиритуализм, который пытается решить проблему греха и слабой воли, радикально обходя эту проблему: ни к чему не стремиться, ничего не делать, лишь творить «молитву покоя» (quietis).

В случае квиетизма Молиноса речь шла в сущности о возросшей в Новое время опасности радикального субъективизма, вопрос ставился так: содержит ли самоуглубление, личное самосознание только позитивные ценности— или таит в себе опасность анархии? Речь шла о ясном содержании веры. Ибо при полном исключении всех творческих сил верующего человека очень легко можно ошибиться и принять волю стремящегося к полному покою человека за волю Господа; и тем самым в стремлении к уходу из мирской суеты утерять само понятие Бога.

Пастырское служение, осуществляемое по этой модели, обнаружило нездоровое начало подобного подхода. Благочестивые монахини больше не желали знать о самостоятельных духовных упражнениях и самоиспытании совести. Иннокентий X в 1687г. цензурировал 68 тезисов. Правда, они были взяты не из напечатанных пастырских писем Молиноса, а проверка этих тезисов, к сожалению, не дозволяется до сих пор.

в) Большое церковно-политическое значение вопрос о квиетизме приобрел из-за того, что спор о нем захватил высшие круги интеллектуальной аристократии Франции. В центре полемики стояла вдова г-жа де Гион († 1717г.). В качестве защитника и обвинителя друг другу противостояли Фенелон, архиепископ Камбре (1651_1715), и Боссюэ, епископ Мо (1627_1704); Фенелон был по природе человеком мягким, наделенным талантом, благородным, душевно здоровым, его отличало ясное понимание богословской проблематики и крепкое церковное благочестие, коренившееся в его христианской свободе («Вот человек, который был христианином»— высказался о нем Маттиас Клаудиус);— Боссюэ был щедро одарен талантами, самоуверен, неприятно оппортунистичен и эгоистически расчетлив.

Идеалом мадам де Гион отнюдь не был идеал, провозглашенный Молиносом, тем более это можно сказать о Фенелоне. Чтобы правильно судить об этом споре, нужно уметь проводить тонкие различия. Последнее качество не было сильной стороной тщеславного Боссюэ, «орла из Мо».

3. Борьба приобрела весьма заметную политическую окраску. На ее исход повлияло много человеческих, слишком человеческих обстоятельств. Мадам де Ментенон († 1719г.), которая, собственно говоря, и направляла всю политику страны и чьим духовником до сих пор был Фенелон, отказалась от его опеки, чтобы не поставить под угрозу свое положение; Боссюэ проявил умение в определенной степени забывать о законах истины и любви, если речь шла о государственной политике. Именно на этом фоне особенно ясно выступает величие Фенелона. Рим долго сопротивлялся настояниям Людовика XIV (за которым в качестве движущих сил стояли Ментенон и Боссюэ) осудить спорные тезисы Фенелона. Когда же это осуждение все-таки последовало (1699г.), резюме, несмотря на цензурный запрет тезисов, было достаточно сдержанным, даже в какой-то степени закамуфлированным: «возбуждающие недовольс тво и дерзкие». Фенелон тут же заявил о готовности подчиниться, проявив необычайное величие души.

4. а) Благочестие Фенелона опиралось на нечто такое, что было шире его личного достояния,— а именно на признание авторитета Церкви. Он сам немедленно объявил с церковной кафедры об осуждении своих тезисов и своем подчинении решению Рима и приказал уничтожить оставшуюся часть тиража своей книги. Его заявление заканчивается так: «Да сохранит меня Господь, если когда-нибудь речь шла о чем-либо другом, как не о пастыре, который, дабы выполнить свой долг, обязан проявлять больше послушания, чем самая последняя из овечек его стада». Это было исполнением одного из его принципиаль ных убеждений: религия не нуждается в доказательствах или защите, но лишь в ясном изложении, ибо она сама себя доказывает и защищает. Маттиас Клаудиус правильно охарактеризовал этого великого епископа: «Для истинного христианина мало быть правым, но для философа— это кое-что значит. Но быть правым и терпеливо позволять считать себя неправым, тем, на чьей стороне вся неправота, это значит перепутать зло с добром. Мы сделаем больше для истины, если будем опираться на нее, а не спорить из-за нее».

б) Не следует забывать, что Фенелон принадлежит к числу великих пастырей французского XVIIв. Он был неутомимым проповедником. Другим его достоинством является постоянный призыв опираться на Священное Писание. Что же касается барочного красноречия Боссюэ, то его «Oraisons», хотя и великолепны в литературном отношении, но в религиозном отношении— как прежде, так и ныне— не слишком плодотворны.

В последнее время на Фенелона столь же настойчиво, сколь и успешно указывают как на провозвестника богословия Креста и тем самым раскрывают некий католический смысл главных лютеранских тезисов (P. Manns). Это тем более несомненно, что здесь католичес кий элемент не только не усечен и не затемнен, но представлен углубленно. А потому богословские сокровища сочинений Фенелона могли бы иметь важное значение для плодотворного экуменическ ого диалога.

Вторая часть: Церковно-политическая оппозиция