I. В Германии

1. Движение, вызванное Лютером, обладало необычайной силой излучения. В немецкой Реформации князей его в значительной мере питал политический эгоизм и всеобщее недовольство церковными (и частично социальными) обстоятельствами. Сам Лютер (особенно с конца 20-х годов) и Меланхтон горько жаловались на то, что многие их приверженцы присоединились к движению отнюдь не из благородных побуждений. Насколько такое обвинение справедливо по отношению к руководящим мужам Церкви, сказать трудно. Но зато внутренняя притягательность реформаторских идей обнаружилась в том, что многие богословы и люди с организаторской жилкой поторопились распространить новое учение по всей стране и довольно далеко за ее пределами. Решающую роль в этом сыграла не столько мощная, подчас пугающая своим динамизмом личность Лютера, сколько сила христианскогопослания, могущество «Слова», которое снова и снова с глубокой верой, хотя нередко и с устрашающим фанатизмом, внушалось слушателям и читателям в упрощенном, но емком, улавливающем самую суть, изложении. Кроме того, нововведение черпало размах в революционном отказе от послушания старой Церкви и в критике ее нестроений, во многом справедливой.

2. а) Однако принцип индивидуализма, который Лютер фактически сделал главенствующим, быстро обнаружил свойственные ему разлагающие тенденции. Мы уже говорили, что Лютер отнюдь не желал делать каждого христианина судьей, призванным толковать Откровение. Идея автономной совести совершенно ему чужда. И только XVIII век грубо исказил и ложно истолковал этот центральный момент в наследии реформатора. И все же, будучи оторвано от научающей иерархии, это религиозно-церковное нововведение немедленно, в силу самой логики его возникновения, обнаружило расхождение доктрин в собственном лоне: сущность еретичества заключается в выборе учения, и эта сущность тут же проявилась внутри ложного учения; обнаружился великий симптом заблуждения, его саморазложение.

Констатация этого очевидного симптома стала вскоре одним из важнейших аргументов литературных противников Реформации, выступавших в защиту старой Церкви (§90). Внутрипротестантский раскол является фактом. И в течение следующих столетий он с неизбежностью углублялся, проникая к самому ядру нового учения. Это нужно признать и выяснить причины; нельзя пренебрегать очевидным обстоятельством или считать его пустяком; это означало бы, что мы несерьезно относимся к реформаторской доктрине и к ее самооценке, между тем как сам Лютер в вопросах догматики был точно так же нетерпим, как и католики (см. Лютер о Цвингли, разд. II, 2).

б) Но не следует и упускать из виду то общее, что характерно для различных групп протестантизма. Речь идет далеко не только о сознательномстремлении послужить общему пониманию христианства, речь идет о сфере вещественной. Там, где сам источник, Священное писание, комментировался вплоть до противоречий неоднозначно, сохранялось особенно сильная связь с ним. Если отвлечься от крайних случаев в хаосе мечтательности (см. п. 10), единственно верное суждение о которых вынести не так уж и просто, протестантское обновление в его различных оттенках в своей основе остается принципиально христианским движением⁷².

3. Уже при жизни Лютера различие во взглядах между ним и Меланхтоном привели к определенным богословским противоречиям внутри протестантства. Но после смерти Лютера проблема аутентичного изложения его учения приобрела особую остроту. Возникшая в этой связи богословская полемика является впечатляющим доказательством внутренних неувязок и многослойности самого лютеровского учения. С того времени она накладывает свой мощный отпечаток на всю историю лютеранства.

Первоначально эти противоречия отразились в так называемом осиандровом⁷³ споре: юридическая ответственность или— по Осиандеру— реальное вмешатель ство правды Христовой? Потом на первый план вышли так называемые гнесиолютеране⁷⁴. Их предводителем выступал Флаций Иллирик в Магдебурге (1520_1575); они были противниками филиппистов, т.е. последователей Филиппа Меланхтона. Во всех спорах речь каждый раз шла о противопоставлении более радикальных тенденций менее радикальным: Флаций переносит первородный грех в саму субстанцию человека; синергизм Меланхтона отвергается ради концепции полностью несвободной воли. Георг Майор в Виттенберге (1502_1574) проповеду ет, что добрые дела неизбежно ведут к святости, а Николай Амсдорф (1483_1565) объявляет их вредоносными. Велись споры и вокруг учения о причастии (которое Меланхтон редуцировал в «криптокальвинистском» смысле) и об отношении к «Промежут очному состоянию» (1548г.), объявленному императором для урегулирован ия вопроса о землях Морица Саксонского; следует упомянуть и так называемый адиафористический спор⁷⁵.

После переговоров и согласований, длившихся столетиями, лютеранские внутренние богословские споры были временно улажены принятием «Formula Concordiae» (1577г.)— компромиссного символа веры, принятого в качестве обязатель ного в большинстве лютеранских земель.

4. Наряду с формированием различных протестантских Церквей в Германии начали появляться различные протестантские секты, т.е. общины неофитов более или менее спиритуалистического толка, которые с легкой руки Лютера получили общее название «мечтателей». В них на основе принципа Писания сливались элементы позднесредневековой апокалиптики, социализма и спиритуализма (§77).

Но эти секты настолько безудержно отвергали церковную традицию, что из основного принципа Реформации (=Библия есть единственный источник веры, не нуждающийся в авторитете учителей веры) они делали радикальные выводы, противоречившие существенным позициям самого лютеранства. Непомерное разбухание формально-логических выводов и здесь обнаружило свою взрывоопас ность. Главными представителями этого движения был высокообразованный философ-экзегет Томас Мюнцер (ум. 1525 г.), действовавший в Цвикау и Мюльхаузене, а также анабаптисты в Мюнстере/Вестфалии, чьим предводителем был Иоганн Лейденский. Среди этих сект основную роль играли радикальные течения. Их роковое влияние привело, например, к религиозно-социалистическому восстанию крестьян, которое в значительной мере было спровоцировано проповедями Лютера о свободе; восстание было подавлено самым кровавым образом. Тот факт, что Томас Мюнцер весьма неудачно сыграл взятую на себя роль пророка, не имеет существенного исторического значения. Как бы мы ни оценивали насильственное подавление фанатичной религиозности, которая впредь будет продолжать существовать лишь в форме разнообразных подпольных движений, решающим фактором оказалось то, что демократическая идея на несколько столетий уступила княжеской власти. И эта власть быстро превратилась в абсолютистскую.